— Я знаю. Он не способен на дурное.
Она опустила глаза и стояла растерянная, не решаясь доверить ему то, что ее волновало: ведь она никогда не обменялась с ним и словом.
— Передай ему... что я его... помню. Буду помнить всегда, — ее бледное лицо покрылось горячим румянцем. Она сняла с пальца сначала широкое золотое кольцо, потом маленький перстень. Перстень она протянула Руабену. На тонком золотом ободке, как живая капелька крови, горел красный прозрачный камень.
— Передай ему. Это мой любимый амулет с детства. Пусть он хранит его от бед.
Тия снова побледнела. Она чуть поклонилась Руабену и пошла к своим носилкам. Она шла, высокая, с тонким станом, перехваченным золотым плетеным поясом.
Руабен задумался. Да, народ Кемет красив. Много хорошеньких девушек в столице. Большие глаза и длинные ресницы — не редкость. Но красота Тии особенная. Ее всегда серьезное лицо, неуловимая легкая улыбка, взгляд медлительных глаз, как бы проникающих в самую глубину души, — все у нее не такое, как у других. Чистый гладкий лоб очаровывал благородством, а четкие дуги бровей подчеркивали его белизну. Он понял, почему так восторженно любил ее Инар.
Вспомнилась Тети. Яркая красота ее была совсем другой. Она захватывала жизнерадостным звонким смехом, живостью, лукавством. Он часто видел, как быстро иногда менялась Тети. Становилась недоступно гордой и одним сверкающим взглядом могла остановить неугодного ей человека. Сравнивая их, он подумал, как различна красота этих девушек: одна обаятельная своей изнеженностью, аристократичностью, а другая несравненна в блеске силы и здоровья.
И сейчас же над этими женскими образами всплыла Мери. Очень скромная, милая и нежная. Самоотверженная хрупкая женщина, она была самой привлекательной для него. Но когда он ее увидит?
Руабен посмотрел на перстень. Через несколько дней он вручит его Инару, и глаза его просияют. Ведь она помнит, любит... Но случилось иначе. В каменоломнях произошли события, которых Руабен не мог ожидать.
Наступила темная южная ночь. Тихо над каменоломнями Туры. Лениво ходит вооруженная стража по стене, окружающей жалкие хижины рабов. Но занятие это скучное, а главное — беспокойное. Кто осмелится бежать? Куда? Страшные пустыни с запада и востока охраняют страну от врагов надежнее, чем армии. Безлюдные, раскаленные, они страшны для всего живого. А по реке тоже невозможно пробраться, слишком много там постов.
Длится ночь, теплая и ясная, с торжественным горением звезд. Молодой стражник мечтательно смотрит наверх, вспоминая о своей невесте. Ночь длинна, и хочется спать в этом томительном беззвучии, в томном воздухе, располагающем к неге, к сладкой дремоте. Он поворачивает лицо в сторону реки, к чуть заметным влажным струям, и садится. Сон коварно обволакивает его волю, он облокачивается, а затем незаметно для себя и совсем опускается на нагретую за день стену. Крепкий сон окончательно овладевает стражником.
Спит и речная стража на своих барках после жаркого, душного дня. В стране могучего царя Хуфу все спокойно. Речной свежий воздух действует опьяняюще, и на палубах слышен дружный храп. Да иногда по реке проедет лишь барка запоздавшего вельможи, возвращающегося с прогулки.
Звезды совершают свой привычный круг по синему бархатному полю. Вот они отмечают свой полночный путь, и где-то недалеко от стен раздается бормотание какой-то ночной птицы. Она пролетает над стенами, и оттуда доносится тот же тихий звук. Но стражник спит крепко, и легкие шорохи внизу не нарушают его сна.
Но вот по толстой узловатой веревке беззвучные тени стали опускаться вниз и поползли по каменистой дороге к реке. Ночная темнота милосердно прикрыла беглецов от опасных глаз, а тяжкое биение сердец слышали лишь они сами.
Когда Инар, ползущий впереди, почувствовал колеи от полозьев на большой дороге, он еще раз прислушался. Но в ночной темноте расслышал лишь сдержанное дыхание товарищей. Тогда он встал и пошел, за ним остальные. Не доходя до реки, беглецы повернули в сторону, чтобы не выйти к ночной страже.
Пройдя через узкую стену папирусов, все вышли к берегу. На воде неясно чернела барка — в ту же минуту раздался смех шакала. С барки ответили тем же. Вздох облегчения вырвался из стесненных грудей.
Инар повернулся к рабам, жавшимся в темноте друг к другу, пересчитал их. Все были здесь.
В это время раздался мягкий плеск, и к берегу подплыла маленькая тростниковая лодка, из которой легко выпрыгнул Эсхил.
— Все благополучно? — шепотом спросил он. — А теперь скорее на барку. Кто идет первым?
Три человека отделились и подошли к Инару.
— Прощай, брат. Благодарим тебя от всего сердца. Да будут милостивы к тебе боги.
Они обняли его по очереди и сели в лодку. И пока они скользили бесшумно к барке, Эсхил убеждал Инара:
— Поедем с нами. Мы не можем тебя так оставить, это было бы бесчестно.
Тяжелое молчание. Снова подошла лодка, и трое невидимых друзей подошли обнять Инара и почувствовали на его лице соленую влагу. Но Эсхил подтолкнул их к лодке, и они послушно сели.
— Мы насильно увезем тебя, ничего они не сделают твоим родным.
Инар молчал.
Лодка подошла в последний раз, и Эсхил последним прощально обнял Инара. Он почувствовал, как содрогаются худые плечи юноши. Много видавший горя в своей жизни, он понял, как нестерпимо тяжело ему остаться одному и, может быть, принять на себя одного все, ведь многие видели его дружбу со всей беглой группой, хотя он и давно жил отдельно от них.
Сильной рукой он сжал плечи юноши и властным жестом направил его к лодке, и они вместе высадились на борт судна.
Эсхил начал торопливо усаживать всех за весла и готовиться к немедленному отплытию: дорога была каждая минута. В темноте слышалась короткая команда, и всем стало ясно, что он на судне опытный командир.
— Инар, садись за весло! — вполголоса позвал он.
— Сейчас, выпью воды! — донеслось из темноты.
Закрыв глаза, юноша сидел на борту. У него разрывалось сердце от горестных дум, от страшного выбора. Здесь, с ними — свобода, может быть, чужие далекие края, о которых так увлекательно рассказывал Эсхил. Он не будет там рабом всю жизнь, с несмываемым позорным клеймом.
И сейчас же его мысли перенеслись в дом брата, он услышал звонкие голоса детей. Они смеялись, не подозревая нависшей над ними беды. Ссутулившаяся спина отца, над которой повис бич.
В темноте заскрипели весла, зажурчала вода под дружным взмахом весел, и берег, смутно различимый в стороне, стал сливаться с темнотой.
И пока на палубе шла торопливая работа, он тихо отвязывал лодку.
Никто не заметил, как узкая полоска воды пролегла между баркой и лодкой. Друзья были спокойны за него, ведь он был с ними, и пусть пока отдохнет, а потом сядет за весла.
