Успокоенный шейх улыбнулся.
— Итак, будет десять человек?
— Да, а то и двенадцать и пятнадцать.
— И они могут стрелять по тебе?
— Да. Если я буду убит, их не следует упрекать. Выбирай среди своих воинов лучших стрелков!
— Ты смел, эмир!
— Ну, это преувеличение. Они могут скакать, как и куда им захочется, чтобы поймать меня или сразить пулей.
— Аллах керим, значит, ты уже сейчас мертвый!
— Но как только я снова окажусь на этом месте, игра окончится!
— Хорошо, раз ты не прислушиваешься к словам разума. Я поскачу на своей кобыле, чтобы все видеть.
— Позволь мне прежде испробовать коня!
— Изволь.
Я вскочил на вороного и, пока шейх определял воинов, которые должны меня ловить, почувствовал, что могу целиком и полностью на него положиться. Потом я спрыгнул и снял седло. Гордое животное заметило, что произошло нечто необычное; его глаза сверкали, грива вздыбилась, а ноги переступали подобно ногам танцовщицы, желающей испробовать, достаточно ли натерт паркет зала. Я обвязал повод вокруг шеи коня, а на боку, возле подпруги, сделал петлю.
— Ты снимаешь седло? — спросил шейх. — И для чего эти обвязки?
— Очень скоро ты это увидишь. Ты выбрал воинов?
— Да. Вот этот десяток!
Хаддедины уже сидели на своих лошадях точно так же, как все арабы, находившиеся поблизости, тоже уселись в седло.
— Тогда можно начинать. Видите одинокую палатку в шестистах шагах отсюда?
— Мы ее видим.
— Как только я доберусь до нее, можете в меня стрелять.
Я вспрыгнул на коня, и он помчался стрелой. Арабы последовали за нами почти вплотную. Вороной был роскошен. Я не преодолел еще и половины намеченного расстояния, а ближайшие преследователи уже отставали шагов на пятьдесят.
Тогда я склонился, чтобы всунуть руку в обвязанный вокруг шеи ремень, а ногу — в петлю на боку. Не доезжая до одинокой палатки, я оглянулся: все десять преследователей держали на изготовку свои длинноствольные ружья и пистолеты. Я бросил коня направо. Один из преследователей осадил своего скакуна с той уверенностью, какая присуща только арабам; он остановился, как из металла отлитый. Всадник поднял ружье, грохнул выстрел.
— Аллах-иль-Аллах, йа-Аллах, валлахи, таллахи! — закричали арабы.
Они думали, что я сбит на землю, потому что не видели больше меня. Я же, подобно индейцу, свалился с коня, оставшись висеть на ремнях с невидимой преследователям стороны. Из-под шеи своего воронка я бросил взгляд на хаддединских воинов и убедился, что никто уже больше не целится. Немедленно я снова оказался на конской спине, развернул вороного направо и помчался дальше.
— Аллах акбар, машалла, Аллах-иль-Аллах! — забушевало позади меня. Бравые воины не могли понять, в чем дело.
Они заторопились и снова подняли свои ружья. Я повернул вороного влево, нагнулся и поскакал под острым углом вдоль их фланга. Они не могли стрелять, боясь задеть коня. Хотя охота внешне и выглядела опасной, она — при полном превосходстве моего вороного — была лишь детской игрой. Подобную игру я никогда бы не осмелился затеять с индейцами. Несколько раз мы обогнули исключительно протяженный лагерь, а потом я, повиснув на боку коня, галопом пролетел посреди своих преследователей к тому месту, где начались скачки.
Когда я соскочил с вороного, на нем не оказалось ни малейшего следа пота или пены. Такого коня действительно нельзя было купить ни за какие деньги. Один за другим подъезжали преследователи. Всего в меня сделали пять выстрелов — и все безуспешно. Старый шейх схватил меня за руку:
— Хамдульиллах! Слава Аллаху, что ты не ранен! Я боялся за тебя. В целом племени шаммаров нет такого наездника, как ты!
— Ты заблуждаешься. В твоем племени есть очень много таких, кто держится в седле лучше меня… гораздо лучше. Но они не знали, что всадник может спрятаться за собственную лошадь. Если я не был задет ни пулей, ни человеком, то благодарить за это надо не меня, а этого коня. Ты, может быть, позволишь, чтобы мы изменили правила игры?
— Как?
— Пусть все останется, как раньше — с той только разницей, что я тоже возьму ружье и смогу вести огонь по этим десятерым.
— Аллах керим! Он сохранит нас от такого несчастья. Ведь ты же можешь перестрелять нас всех!
— Теперь ты поверишь, что я не испугаюсь ни обеидов, ни абу-хаммед, ни джовари, если у меня будет этот конь?
— Эмир… я верю в это. — В нем явно боролись два противоречивых решения; потом шейх добавил:
— Ты, Хаджи Кара бен Немей, друг моего друга Малика, и я доверяю тебе. Возьми коня и скачи в сторону восхода. Если ты ничего не разведаешь, конь останется моим. Если ты привезешь ценные сведения о противнике, конь твой. Тогда я расскажу тебе про его тайну.
Каждая арабская лошадь, если она только хоть чуть-чуть получше средней, имеет свою тайну. Это означает, что она приучена к определенному знаку, по которому развивает свою максимальную скорость, не уменьшая ее до тех пор, пока не рухнет или пока ее не остановит всадник. Владелец лошади не выдаст тайный знак даже своему другу, отцу или брату, даже своему сыну или своей жене. Раскрывает он этот знак только тогда, когда окажется в самом преддверии смерти.
— Только тогда? — ответил вопросом я. — Разве не может так случиться, что только эта тайна и сможет спасти коня и меня?
— Ты прав, но ты еще не стал хозяином этого коня.
— Я стану им! — крикнул я с надеждой. — А если я им не стану, то тайна будет погребена так глубоко в моей душе, что о ней никто не узнает.
— Пойдем!
Он отвел меня в сторону и тихо прошептал:
— Когда конь должен лететь, как сокол в небе, положи ему руку между ушей и громко крикни «Ри!».
— «Ри» означает «ветер».
— Да, Ри — это кличка коня, потому что он быстрее ветра.
— Благодарю тебя, шейх. Я выполню твое задание так же хорошо, как будто я стал сыном хаддединов или как будто поехал ты сам. Когда я должен отправляться?
— Завтра на рассвете, если ты сможешь.
— Какие финики мне взять для вороного?
— Он ест только балахат. Надо ли тебе говорить, как ухаживать за столь ценным конем?
— Нет.
— Проведи сегодняшнюю ночь вместе с конем и прошепчи ему прямо в ноздри сотую суру, в которой речь идет о быстро мчащемся коне. Тогда он будет тебя любить и повиноваться тебе до последнего вздоха. Ты знаешь ее?
— Да.
— Прочти-ка ее сейчас!
Он в самом деле тревожился за своего коня и за меня.
Я повиновался шейху и на одном дыхании прочитал нужные строфы.
— Да, ты знаешь эту суру. Я тысячу раз читал ее по ночам коню. Делай то же самое, и он заметит, что ты стал его господином. А теперь вернемся в палатку.
Англичанин был до сих пор только зрителем. Теперь он подошел ко мне.
