– Ну, меня это не касается. Однако как врач я должен вас предупредить: если вы будете впредь подвергать свой организм таким испытаниям, то в одно прекрасное утро проснётесь на том свете.
– Это было бы неприятно, – пробормотал Феликс и тихонько засмеялся.
Вскоре силы вернулись к нему, а с ними и панический страх. «Если исключить кораблекрушение…» – сказал тогда Леру. Но ведь это и было кораблекрушение. Если уж этот кошмар повторился, он может повториться ещё раз. Едва встав на ноги, он бросился в Париж, даже не задержавшись в Лионе, чтобы узнать, там ли ещё Рене и Маргарита. Скорее в Париж – услышать приговор.
Стоял август, и Леру в городе не было, но Риварес отыскал Маршана, который без отдыха работал над своей новой книгой. Увидев Феликса, старик ахнул, вскочил на ноги и некоторое время молча всматривался в его лицо.
– Так, – произнёс он наконец. – Садись, мой мальчик, и рассказывай, как всё было.
Феликс заговорил тихо, заикаясь и то и дело останавливаясь. Лгать, когда Маршан смотрел на него такими глазами, он не мог, а рассказать правду было слишком трудно.
Он был за границей… сражался. Да, это шрам от сабельного удара. Он ездил верхом во всякую погоду, уставал, перенапрягался, провёл ночь в горах под проливным дождём, мокрый и голодный. Голос задрожал и прервался.
– Так, – повторил Маршан. – А потом, значит, был приступ. Сильный? Как на Пастасе? Долго он продолжался? Феликс уронил голову на руки.
– Не знаю. Может быть, ещё хуже, чем тогда. В таких страшных условиях… Я совсем обезумел. Не заставляйте меня вспоминать об этом, Маршан. Если это случится ещё раз, я сойду с ума…
Маршан молча подошёл к Феликсу и положил руку ему на плечо.
– Мы устроим консилиум, – сказал он наконец. – Завтра возвращается Леру, а я позову старика Ланприера, – посмотрим, может что-нибудь и удастся сделать.
Консилиум собрался у Маршана. После ухода Леру и профессора Феликс подошёл к Маршану. На этот раз он вполне владел собой.
– Скажите мне правду. Им не хочется меня огорчать, но ведь во всём виноват я сам, я знал, чем рискую. Лучше сразу узнать самое худшее. Они что-то скрывают. Это полное крушение?
Маршан побледнел, но ответил не колеблясь, глядя Феликсу прямо в глаза:
– Да, пожалуй. Если вас не страшит такая жизнь, вам, возможно, ещё удастся прожить довольно долго. Но приступы будут повторяться все чаще и в конце концов доконают вас. Смерть не из приятных, что и говорить. И помочь ничем нельзя. Опиум, как вы знаете, может ненадолго ослабить боль, но, как только вы увидите, что он стал вам необходим, – тут же стреляйтесь.
Феликс кивнул.
– С этим я уже давно покончил. Не бойтесь. Я не приобрету этой привычки и не застрелюсь. Сколько мне ещё осталось жить?
– Не знаю. Если будете беречься, возможно даже несколько лет. Но в любой день болезнь может возобновиться. Если вы хотите ещё что-то сделать, начинайте не медля.
– Я уже начал. С этого все и пошло.
– Можно мне спросить, что с вами случилось? – прошептал Маршан.
– Что со мной случилось? Помните демонов племени хиваро? Гурупиру, который говорит человеческим голосом? Он явился мне и заговорил об Италии, и я пошёл за ним в трясину. А там, если помните, ждёт Ипупиара, чудовище с вывернутыми назад ступнями, – думаешь, что убегаешь от него, а на самом деле… Вот и все.
Несколько минут оба молчали.
– Видите ли, я наполовину итальянец – про Аргентину все выдумки, вы, конечно, давно догадались, – и наполовину англичанин. Но сейчас во мне заговорил итальянец. Быть может, мне посчастливится, и меня убьют.
Он снова помолчал и добавил, не глядя на Маршана:
– Помните, когда мы прошли Мадейру, я сказал вам, что собираюсь «возделывать свой сад». Я искренне в это верил, но вы оказались дальновиднее. С садами покончено.
Маршан посмотрел на него долгим грустным взглядом.
– Но не с Кунигундой, не так ли? Вас ждёт незавидная жизнь, однако я согласился бы поменяться с вами ролями. Но я ей не нужен. Когда человек сжигает свой труд и оглушает свой мозг вином из-за личных горестей, богини покидают его, да и демоны тоже. Он не стоит даже того, чтобы его уничтожить.
– Тем лучше для вас, – еле слышно отозвался Феликс и ушёл.
Маршан посмотрел ему вслед, потом отодвинул рукопись в сторону. Он сознавал всю важность начатой им работы. Она была значительнее даже той первой любви, поруганные останки которой он сжёг много лет назад. Всё-таки, завершив её, он спас бы тысячи детей от безумия, рождаемого страхом. Но он сжёг бы и этот свой труд, если бы мог очистить этим своё прошлое от Гийоме и «той, что раскрывает секреты». Если б не это, Феликс, быть может…
Он прикрыл глаза рукой. «Ты хочешь слишком многого», – подумал он. Не он спас своего пациента, а тому пришлось спасти его. Ну, хватит! Как бы то ни было, он спасён и должен продолжать свою работу.
На улице Феликс почувствовал, что ему не хватает воздуха. Он с трудом взял себя в руки, зашёл в ближайшее кафе и, чтобы подкрепиться, выпил чёрного кофе; потом снова вышел на набережную.
– Феликс? Он вздрогнул.
– Ах, это вы! Я вас… не заметил.
Он так и не понял, кто его окликнул, пока не увидел, что рядом с ним по набережной идёт Рене. Некоторое время они молчали. Феликс сознавал только одно: могло быть хуже. По крайней мере Рене не расположен к разговорам. Он не заметил, каким постаревшим и измученным выглядел его друг.
– Вы получили моё письмо? – спросил наконец Рене. – То, что я послал в мае?
– Да. Разве я вам не ответил?.. В мае? Нет, это было, кажется, в апреле.
– Значит, оно дожидается вас у вашего банкира. Мне сказали, что вы уехали, не оставив адреса.
– В мае я уехал за границу, а вернулся всего три дня назад и ещё не был в банке.
Он снова замолчал, но потом вспомнил, что следует проявить больше интереса к радостям друга. К Рене судьба благосклонна. Только у него отнята последняя надежда. И он весело спросил:
– А как поживает ваша сестра? Она уже ходит без костылей?
Рене ответил после долгой паузы:
– В последнем письме я писал вам о ней. Если помните, она уже выезжала в коляске.
– И даже немного ходила.
– Да, так вот однажды, когда мы катались, ей захотелось зайти в магазин и выбрать мне какой-нибудь подарок. Она ведь ни разу не была в магазине. Когда я помогал ей сойти, из-за угла выскочила подвода, пьяный возчик погонял, и они налетели на нашу коляску. Мы упали. Я не успел оттащить Маргариту, и её переехало колесом. Повреждён позвоночник… Нет, жизнь её вне опасности, и старая болезнь не вернулась. Она уже вполне оправилась и окрепла, но тем не менее – всё кончено. Она уже никогда не сможет ходить.
