— А когда война, так, может, и больше десяти тысяч за раз везет, — проговорил Скирон печально.
— В этих местах проходить к Стиксу проще всего, — продолжал Тиресий. — Именно здесь спускался в подземное царство Орфей за своей Эвридикой, опять же где-то во Фракии Орфея растерзали безумные менады.
— Ему что, баб было мало? — недоуменно пожал плечами «бывалый» Квинт. — Зачем певцу мертвая телка? Правда, Гай?
— Нет.
— Что нет?
— Я бы спустился за любимой в подземный мир.
Тут дверь распахнулась, и вместе с холодным воздухом в привратницкую будущих терм влетел вестовой из лагеря.
— Приск! — заорал вестовой, надрывая голос. — Живо в лагерь к легату.
— В чем дело-то? — Приск неспешно потянулся за плащом.
— Только что прибыл гонец, говорят, привез известие из Рима.
— Освобождение или смерть? — повернулся Приск к Тиресию.
— Освобождение, — отозвался тот.
Январь 850 года от основания Рима[100]
Эск
Присягу давали на форуме перед преторием. Ради такого случая из легионного святилища вынесли аквилу и знамена когорт. Легион построился в парадном вооружении, подобные мероприятия всегда обставлялись торжественно, легионеры начистили оружие, извлекли походные щиты из чехлов и прицепили к шлемам алые гребни. Сорок восемь новобранцев в начищенных доспехах — в их лорики можно было смотреться, как в серебряные зеркала, — выстроились перед своими командирами. На шлемах не было еще ни одной зарубки и вмятины, металлические пластины пригнаны друг к дружке, ремешки новенькие, аж похрустывают, нигде ни один не оторван, щиты со сверкающими умбонами, их красная обивка еще не порвалась и не полиняла. Калиги тоже надели новенькие, не разношенные, вместо растрепанной лагерной обувки.
— «Мы клянемся Юпитером Спасителем и божественным Цезарем Августом, — повторял Приск вместе с другими вслед за легатом Наталисом, — что будем верны Императору Цезарю Нерве Августу и всему его дому, будем считать друзьями тех, кого он в друзья выбрал, и врагами, кого он ими объявил. Если я сдержу мою клятву, да будет мне во всем хорошо; если нарушу, да будет мне во всем плохо. Я не дезертирую от страха и сойду с места лишь затем, чтобы взять оружие, поразить врага или спасти согражданина».
Они присягали Нерве…
Приск видел пару раз этого человека в Риме. Ничего особенного — бездетный старик, слабый и трусоватый. Отец говорил — подлиза, Нерва будет угождать любому ради своей шкуры. Но теперь, когда Нерва стал правителем Рима, кому он станет угождать? И сколько протянет? Год, два? Домициана в войсках любили, особенно в те годы, когда платили жалованье исправно, — хотя бы за то, что он повысил легионерам выплаты на треть и вместо девяти тысяч сестерциев при нем стали платить двенадцать. Прибавка нешуточная, даже если учесть, что римская монета все время дешевеет. Да, Домициана в войсках любили, но только не в Мезии. Как могут любить правителя, который обещал платить с римских граждан дань варварам, который не может защитить свои границы, позволил сначала разграбить провинцию, а потом положил целую армию на той стороне. Домициан умер, но вряд ли во всем Пятом Македонском по нему кто-нибудь обронил слезу.
Императоры должны умирать. Хотя бы потому, что после смерти предшественника новые императоры всегда выплачивают солдатам подарки. От Нервы все ждали, прежде всего, денег.
* * *
После того как им всем сделали легионную татуировку, первую выплату жалованья бывшие тироны отметили в канабе — пили беспробудно целые сутки. Сначала во всех тавернах, потом решили постучаться к ликсе Кандиду, но тут явился декурион канабы и вместе с парой ветеранов прогнал бузотеров. Что было дальше, Приск помнил весьма смутно. Поутру он обнаружил себя спящим на скамье в общей зале таверны. На полу, подложив под голову чей-то плащ, дрых Кука, накрытый меховым плащом, из-под которого торчали голые ноги. Ног было четыре штуки, а башка всего одна. Приск не поверил своим глазам. Точно, четыре ноги. Тиресий и Скирон о чем-то ожесточенно спорили. Квинт спал в углу на неведомо откуда взявшемся тюфяке, а на животе у него устроился полосатый хозяйский кот. Приску казалось (правда, весьма смутно), что засыпал он совсем в другом месте и в другом обществе.
— Почему со стола на меня течет блевотина? — раздался совершенно трезвый голос Тиресия.
Кука поднял голову, зашевелился. Из-под меховой накидки послышалось что-то похожее на сдавленное мычание.
— А пошла ты! — заорал вдруг Кука.
Тогда из-под накидки вылезла голая женщина, с обвислыми грудями и тощей задницей.
— Скотина! — Женщина сплюнула на пол.
Потом стащила с Куки накидку, завернулась в нее и, согнувшись, потрусила к боковой двери.
— Сколько ты ей заплатил? — спросил Приск.
Кука долго смотрел на Приска, как будто решал, кто перед ним, потом сказал:
— Поднимись наверх. На второй этаж.
Приск, мало что соображая, вышел из общей комнаты и стал подниматься по наружной лестнице на галерею. Лестница скрипела, голова была тяжелой, как котел, казалось — скрипит в мозгу.
Гай двинулся мимо запертых дверей, не понимая, куда идет и зачем. Наконец дошел до последней и остановился.
Дверь была закрыта, но из-за тонкой дощатой преграды доносились голоса:
— Стой, не двигайся… голову поверни… вот так… Да не трясись ты, сейчас кончу.
Голос был знакомый.
Приск толкнул дверь и замер с открытым ртом.
Адриан сидел на табуретке и рисовал углем на беленой доске — голова в профиль, широкие плечи, торс был едва намечен, как и ноги.
Напротив окна, залитый утренним светом, стоял обнаженный юноша. Видимо, грек, то ли раб, то ли вольноотпущенник. Утренний свет оттенял тонкие черты лица, юную, лишенную грузности накачанных мышц фигуру. Миндалевидные глаза, тонко вырезанные ноздри, алый пухлый рот. Андрогин — не мужчина и не женщина… Несмотря на то что подле юноши стояла жаровня, обнаженный дрожал от холода.
Услышав скрип двери, Адриан обернулся. Мгновение он смотрел на Приска, потом заорал в бешенстве:
— Вон!
И швырнул первым попавшимся. Попалась скамья. Обломки ее ударили уже в закрытую дверь — Приска не подкачала реакция.
Легионер скатился вниз по лестнице.
— Ну что? — спросил Кука, он пил из кувшина воду с уксусом, обильно проливая на грудь. — Как тебе девочка? — Он ухмылялся, довольный.
