– Вот что меня смущает, – продолжил Григорий. – Написано, что был у Рюрика сын Игорь, которого Олег при взятии Киева показывал Аскольду и который до смерти Олега женился на Ольге. Этот Ингвар, как ты знаешь, погиб, когда второй раз пришел к древлянам за данью. Жадность погубила Ингвара… Все эти истории про сжигание бани, про раздачу воробьев и голубей кажутся мне сказкой. В отравление опоенных медовухой древлян я верю, но, опять-таки, не будем ничего менять (не зная к тому же, что там было на самом деле). Одно ясно – отомстила Хельга за своего мужа и ходила, конечно, воевать на древлянскую землю. И, конечно, не могла она не взять с собой своего сына Святослава, нового великого князя. Только он ведь был еще ребенком! Но, поскольку Олег княжил тридцать один год, а Игорь – тридцать три, Игорю в год его гибели было больше шестидесяти четырех лет. Ладно, маленького ребенка можно иметь и в такие годы (хотя поздновато, конечно). Да и не его это может быть ребенок – прости меня, Господи. Старшие же сыновья могли, допустим, умереть. Но ведь читаем мы, что в 6411 году привели ему из Пскова невесту Ольгу. Она могла быть псковитянкой, но, уж конечно, не славянкой (со своим-то именем Хельга). Допустим, в том году ей было пятнадцать лет. Значит, в пятьдесят восемь (или около того) у нее был маленький ребенок (что невозможно). За год до этого к ней сватался древлянский князь Мал. Это, конечно, можно объяснить его желанием стать великим князем. Но зачем через восемь лет (то есть когда ей было приблизительно шестьдесят четыре) к ней сватался император Константин? Умерла же Хельга примерно в восемьдесят лет. Такое возможно, женщины живут дольше мужчин, но невозможно все остальное.
Обрати внимание, князь, и на то, что с 6429 по 6448 год мы находим только два сообщения, притом довольно коротких и касающихся одной Ромеи. То есть за целых девятнадцать лет у нас ничего не отмечено. Следующий подобный пропуск мы находим между 6456 и 6463 годами – всего семь лет.
Я думаю, что было два Ингвара – сын Рюрика и его внук. Отсюда и упоминание у Остромира об Игоре Старом. О первом Ингваре сказано мало, и совсем необязательно его жену, упомянутую только раз, звали Хельгой. Это жену второго, безусловно, звали именно так.
И почему так много о Ромее? Не была ли Русь тогда областью Ромеи? А летописцы потом вымарали все. Если так, становится понятно, почему в 6449 и в 6452 годах Ингвар Второй нападал на Царьград, и об этом уже летописцы писали подробно.
– Но ведь, если Русь была областью Ромеи, мы должны были принять христианство, – заметил Мстислав.
– Его мог принять Ингвар Первый, и, если так, он, конечно, крестил своего сына. А Ингвар Второй, как позже Всеслав Полоцкий, от христианства отрекся. Сколько лет было во время сражения с древлянами Святославу? Судя по тому, как он бросил копьем в древлян, лет пять, я думаю. Если так, он родился в тот год, когда его отец первый раз напал на Царьград. Он не мог крестить своего сына, тот и родился, и погиб язычником. А вот Хельга была крещена и оставалась христианкой. Быть может, она ездила в Царьград именно для того, чтобы подчеркнуть это. И я верю в то, что она призывала своего сына принять христианство, но сын уже управлял дружиной.
– Почему же она не сделала этого, когда он еще был маленьким? – спросил Мстислав.
– Быть может, влияние мужа отторгло ее от веры, – ответил Григорий. – Но затем вера вернулась, и потому Хельга поехала в Царьград. А сыну уже было (возможно) четырнадцать лет – на него, конечно, влияла дружина.
Мстислав не забыл, каким он сам был в четырнадцать лет, и кивнул.
Но снова все осталось так же, как у Нестора. Мстислав уже начал разочаровываться в Григории – не в Григории-человеке (как человек тот был ему очень даже симпатичен) и не в Григории-ученом, выдавшем столько интересных предположений, а в окончательном авторе летописи. Однако это разочарование сразу прошло, когда Григорий заявил, что о князе Владимире хочет писать чистую правду.
От Григория Мстислав узнал много неизвестного ему о принятии христианства.
– Люди воевали за свою веру, – рассказывал Григорий. – А проигрывая превосходившим их в силе, сжигали свои дома, погибали вместе с собственными детьми, чтобы те не стали христианами. А все эти крещения – в Киеве, в Новгороде, в других городах. Людей загоняли в реку, и, если они не хотели креститься, их просто топили. Как это могло не подействовать на остальных?.. А ведь христианство надо вводить не силой – духом надо вводить.
Обо всем этом Григорий, правда, писать не хотел.
– Язычество погибает, дотлевают только огарки. Но пусть этот огонь не разгорится вновь, пусть не погаснет уже пламенно горящий наш светильник. Это их светильник должен окончательно потухнуть, как в Книге Иова. Помнишь пятый и шестой стих шестнадцатой главы?
Про остальную жизнь князя Владимира Григорий писал, не стесняясь ничего. Мстислав понял, как мудр Григорий, как точно он знает, что нужно сохранять, о чем умалчивать.
– Люди еще не дозрели до того, чтобы полностью знать историю, – пояснял сам монах. – Рано или поздно они дозреют.
Понимал Мстислав и то, что нужно будет спрашивать разрешения отца. Когда Григорий закончил писать о Владимире, Мстислав поехал в Киев, и Мономах ознакомился с этой частью рукописи. Мягко говоря, не любивший своего, как он сам говорил, проклятого тезку, Мономах вычеркнул лишь некоторые места (например, о том, что князь любил развлекаться сразу с несколькими женщинами одновременно). Остался даже рассказ о том, как убили во имя языческих богов двух варягов-христиан, отца и сына. О том, что к этому имел отношение сам князь (как то было на самом деле), не упоминалось. Но фраза про то, как Владимир со своими людьми приносил жертвы статуям-кумирам, была оставлена.
Однако Мономах настаивал на введении известной легенды о выборе Владимиром веры после разговоров с представителями разных религий.
– Конечно, – говорил великий князь, – этот многоженец и развратник думал только о выгодных отношениях с Ромеей. Но для силы христианства разумнее оставить сказку. Интересно, конечно, получается, – усмехнулся Мономах. – Решил принять христианство и потому отправился брать христианскую Корсунь. Херсонес по-гречески. Ну да ладно.
– А как быть с тем, что, приняв христианство, Владимир остался многоженцем и развратником? – спросил Мстислав.
– А вы перемешайте места, – посоветовал Мономах. – Расскажите о многоженстве и разврате до тех пор, как он примет христианство. Но только не упоминайте, что, женившись на Анне, он отказался от прежних жен, от наложниц, перестал блудить со всеми с кем ни попадя. Достаточно просто сказать, что он жил в христианском законе. Еще… Упомяните смерть Анны, но упомяните и смерть Рогнеды, а также еще одной жены Владимира, Малфриды.
