— Я смиренно прошу у вас в этом прощения, сэр, но привсем моем желании не могу понять ваших слов — вы слишком высокого мнения о моей прозорливости.
— В таком случае я вам все сейчас объясню. Прапорщик Уард с любопытством вытаращил глаза и вытянул шею.
— Надеюсь, вы согласитесь со мною, мистер Уард, что мы находимся на французской территории?
— В этом не может быть ни малейшего сомнения.
— Хорошо. Теперь скажите мне, каким образом попали мы сюда — по приглашению или же вторглись сами, рассчитывая на свою силу?
— Но… — колебался старый офицер.
— Я жду вашего ответа.
— Мне кажется, что нас не приглашали…
— И вы совершенно правы. Затем, не делали ли мы несколько времени тому назад попытку построить форт на Огио и прочно водвориться там?
— Это тем более верно, что командование над этим фортом вы поручили мне.
— Французы напали на вас?
— Да, майор.
— Уничтожили ваш форт?
— Совершенно.
— И взяли в плен вас и бывших с вами солдат?
— Я не могу отрицать этого.
— Ну? — холодно спросил Вашингтон.
— Очевидно, что… — отвечал смущенно Уард.
— По моему мнению, этим самым положено, и весьма определенно, начало неприязненным действиям.
— Начало, да.
— Надеюсь, вы теперь и сами убеждены, что Англия ведет в Америке войну с Францией, хотя формального объявления войны и не было.
Уард подумал несколько времени и затем сказал:
— Война ведется ведь только с нашей стороны.
— Как только с нашей стороны? — вскричал майор. — Разве мы первые начали неприязненные действия?
— Нет.
— В таком случае…
— Но мы, не имея на то никаких прав, захватили владения наших соседей…
— Вы думаете?
— И даже пытались водвориться там вопреки их желанию, — продолжал Уард, который, изменяя своему слову и закрывая глаза на свою личную обиду, умел отличить ложь от истины, когда дело касалось других и в особенности его начальников.
Вашингтон на минуту как бы смутился. Он не ожидал подобного ответа от человека, на которого он смотрел, как на грубого солдата, привыкшего преклоняться перед приказаниями и мнением начальства. Но такое смущение продолжалось недолго, и вскоре он опять вернул себе свой самоуверенный тон.
—Милейший прапорщик, — сказал он иронически, — вы — храбрый солдат, прекрасный офицер, но… вы, я думаю, и сами согласитесь со мной, вы ровно ничего не смыслите в дипломатии и в политике.
— Я никогда не занимался этим, майор, — отвечал просто прапорщик.
— И вы сделали большую ошибку, иначе вы поняли бы, что для Англии очень важно отнять эти богатые страны у французов.
— Я отлично понимаю это, майор.
— И что для достижения такого важного результата хороши все средства.
— Гм! — пробурчал Уард.
— Поверьте мне, — это так.
Старый офицер молча опустил голову и ничего не ответил. Вашингтон, притворяясь, что принимает его молчание за знак согласия, продолжал:
— Наконец-то, вы согласились со мною, сэр, как поступил бы на вашем месте и всякий настоящий англичанин. А теперь позвольте мне сообщить вам новость, которая несомненно доставит вам большое удовольствие.
— Какую новость?
— А вот какую: мои разведчики и лесные бродяги сообщили мне, что из форта Дюкэна вышел французский отряд.
— А! а!
— Отряд этот, состоящий из сорока человек, поднимается вверх по Огио и направляется в эту сторону.
— Это просто невероятно.
— Однако, это так.
— Что же заставляет их отправлять на верную гибель людей в эти места, которые, как им известно, заняты превосходящими неприятельскими силами?
— Я ничего не могу ответить вам на это. Они хорошо хранят свою тайну. Нашим шпионам не удалось узнать этого.
Но как, по крайней мере, они объясняют цель своего путешествия?
— Они утверждают, — как мне передавали, — что начальник их послан в качестве парламентера ко мне, чтобы потребовать от меня немедленно удалиться…
— А!
— И очистить то, что они называют французскою территорией, несправедливо захваченной войсками ее британского величества…
— Нахалы! — пробормотал Уард.
— Но, — продолжал Вашингтон с некоторым оживлением, — вы, конечно, понимаете, что эта присылка парламентера — только предлог.
— Вы так думаете, майор?
— Эта командировка парламентера скрывает, по-моему, другие планы, которые необходимо разрушить.
— Разумеется, если она скрывает…
— К тому же парламентер не стал бы брать с собою такого большого конвоя.
— Хэ! Сорок человек!
— Он явился бы с проводником, переводчиком и трубачом — конвой, вполне достаточный для офицера, имеющего такое мирное поручение.
— Вы правы, майор, однако…
— Однако, что?
— Ну, а если это и в самом деле парламентер?
— Не может быть.
— Мне помнится, что я даже кое-что слышал об этом, находясь в плену в форте Дюкэн.
— Ничто не может разубедить меня в этом, что этот офицер не имеет другого поручения, кроме того, о котором он заявляет открыто.
— В таком случае…
— Благоразумие требует, чтобы мы приняли известные предосторожности и не дали захватить себя врасплох.
— О! — проговорил прапорщик, презрительно усмехаясь, — мы в восемь раз сильнее этих бедняг, и я не понимаю, чего нам их бояться.
— Мы можем бояться, что они перебьют у нас несколько человек, а я желаю этого избежать во что бы то ни стало.
— Это довольно трудно.
— Во что бы то ни стало, — повторил Вашингтон, — понимаете вы?
— В таком случае, мы, значит, сами нападем на них?
— Конечно.
— Дело очень серьезное.
— Почему?
— А если мы ошибаемся, майор?
— Я беру на себя ответственность в этом деле, — отвечал сухо молодой офицер.
Прапорщик почтительно поклонился.
— Я ожидаю ваших приказаний, — сказал он затем.
— Вот они: поднять людей в полночь, спуститься в долину, проникнуть в лес тремя колоннами с интервалами в сто пятьдесят шагов и поместить в промежутках индейских стрелков, затем, броситься вперед так, чтобы захватить все находящееся в лесу как огромным неводом.
— Будет исполнено, сэр.
— Отлично. Теперь, дорогой мистер Уард, я постараюсь вздремнуть немного. Вы меня разбудите, когда наступит время выступать. Добрый вечер. Не забудьте, пожалуйста, осмотреть ружья и снаряды.
Вслед за тем молодой офицер завернулся в свой плащ и, прислонившись спиной к ветхой стенке хижины, протянул ноги к огню, закрыл глаза и притворился спящим. Таким образом, он отделался от сомнений и расспросов лейтенанта. Последний, оставшись один, зажег сигару и принялся курить, раздумывая о полученном им приказании.
