Я был слишком поглощен старанием угодить этому старому идиоту, чтобы слушать, о чем он говорит, иначе мне наверняка пришла бы в голову мысль: не являются ли радующие его обстоятельства далеко не столь благоприятными для меня? Дядя всегда гордился, что его род знатнее нашего, представителей коего он не без известных оснований считал деревенщинами, и никогда не высказывал особых симпатий лично ко мне. Помочь племяннику получить эполеты было делом иным, тут его обязывало кровное родство, но делал он это без энтузиазма. Но мне все равно приходилось стелиться лисой перед ним, изображая признательность.
Это не прошло даром, так как мундир Одиннадцатого я получил с удивительной быстротой. Я отнес это на счет дяди, не имея понятия, что за последние несколько месяцев из полка шел устойчивый отток офицеров: кого перевели, кого перепродали, кого назначили в другое место, — и все по причине того самого лорда Кардигана, о котором говорил дядя. Будь я постарше и вращайся в правильных кругах, то наверняка услышал бы о нем, но те несколько недель, пока я дожидался патента, отец услал меня в Лестершир, а за время пребывания в столице я был предоставлен сам себе или бывал в гостях у сумевших меня перехватить родственников. Сестры моей матери, хотя и всей душой не любили меня, считали своим долгом приглядеть за несчастным осиротевшим мальчиком. Так они говорили. На самом деле их беспокоило, что, будучи предоставлен сам себе, я мог попасть в плохую компанию. И они были правы.
Как бы то ни было, вскоре мне предстояло многое узнать о лорде Кардигане.
В последние дни перед отправкой, я, хотя и был занят приобретением мундира вкупе с жутким количеством различных мелких принадлежностей, которые офицеру полагалась иметь в те годы — не то, что сейчас, — покупкой пары лошадей и упорядочением вопросов моего содержания, а все же находил время для мыслей о мисс Джуди. Тот случай, как я обнаружил, только разжег мой аппетит к ней. Я пытался удовлетворить его с одной селяночкой в Лестершире и с молоденькой шлюшкой в Ковент-Гардене, но первая воняла, а вторая успела обчистить мои карманы, и ни одна из них не могла послужить достойной заменой. Я хотел Джуди так же сильно, как и злился на нее, но с момента нашей ссоры она избегала меня и при встречах в доме делала вид, что не замечает Гарри Флэшмена.
Наконец это мне надоело, и вечером накануне отъезда я снова пришел в ее комнату, убедившись, что сатрапа нет дома. Она читала и выглядела чертовски обольстительно в своем светло-зеленом пеньюаре. Я был слегка навеселе, и при виде ее белоснежных плеч и алых губ по спине у меня пробежала знакомая волна возбуждения.
— Что вам угодно? — ледяным тоном спросила она. Я ожидал подобного приема и заготовил речь.
— Я пришел извиниться, — ответил я с видом побитой собаки. — Завтра я уезжаю, и прежде чем это случится, мне хотелось бы попросить у вас прощения за сказанные мной слова. Я сожалею, Джуди, искренне сожалею. Я вел себя как хам… как подлец… и… готов сделать что угодно, чтобы загладить свою вину. Это все.
Она отложила книгу и развернулась на стуле лицом ко мне. Взгляд ее по-прежнему был холоден, и она не проронила ни слова. Я помялся, как застенчивый школяр, — мне хорошо было видно собственное отражение в зеркале, висящем у нее за спиной, позволявшем наблюдать за ходом спектакля, — и снова выразил свое сожаление.
— Ну ладно, — сказала она наконец. — Вы сожалеете. И есть о чем.
Я хранил молчание, отведя глаза в сторону.
— Хорошо, — сказала она после паузы. — Доброй ночи.
— Пожалуйста, Джуди, — отчаянно взмолился я. — Вы так жестоки. Если я вел себя как мужлан…
— Именно так.
— … Это потому что я был вне себя от боли и ярости, и не понимал, почему… почему вы не позволяете мне… — оставив мысль недосказанной, я принялся разглагольствовать о том, что никогда прежде не встречал такой женщины, и что влюблен в нее, и пришел молить о прощении, поскольку не могу смириться с мыслью о том, что она ненавидит меня, и городил прочую чепуху в том же ключе. Достаточно примитивно, скажете вы? Но я ведь еще только учился. Все же зеркало говорило мне, что все идет хорошо. Закончив, я выпрямился, принял торжественный вид и заявил:
— Вот почему я хотел снова увидеть вас… и сказать вам. И попросить у вас прощения.
Коротко поклонившись, я направился к двери, прикидывая, как я остановлюсь и повернусь к ней, если она сама меня не остановит. Но она приняла все за чистую монету.
— Гарри, — сказала она, едва я коснулся ручки.
Я повернулся. На губах ее играла легкая улыбка, взгляд был печален. Потом она встряхнула головой и улыбнулась по-настоящему.
— Хорошо, Гарри, если тебе нужно мое прощение за случившееся, я даю тебе его. Мы не станем говорить…
— Джуди! — я одним скачком оказался рядом с ней, сияя, как спасенный грешник. — О, Джуди! Спасибо! — И решительным движением протянул ей руку.
Она встала и взяла мою руку, продолжая улыбаться, но в ее глазах не было и намека на прежнее необузданное желание. Джуди выглядела величественной и снисходительной, как строгая тетя, разговаривающая с легкомысленным племянником. Племянником, склонным к инцесту, как ей прекрасно было известно.
— Джуди, — обратился я к ней, не выпуская ее ладонь. — Мы расстаемся друзьями?
— Если хочешь, — сказала она, пытаясь высвободить руку. — До свидания, Гарри, и удачи.
Я шагнул вперед и поцеловал ей руку. Она, казалось, не возражала. Сдуру я решил, что дело в шляпе.
— Джуди! — начал я опять. — Вы прекрасны. Я люблю вас, Джуди. Если бы вы только знали, что вы олицетворяете в себе все, что я ценю в женщинах. О, Джуди, в вас все прекрасно: и зад, и животик, и бюст. Я люблю вас.
И я притянул ее к себе. Она вырвалась и отпрянула от меня.
— Нет! — в голосе ее звенела сталь.
— Какого черта! Почему нет? — вскричал я.
— Убирайся! — заявила она, побледнев и вонзая в меня, острый, как кинжал, взор. — Спокойной ночи!
— К черту спокойную ночь, — ответил я. — Полагал, мы расстаемся друзьями? Что-то это все не очень по-дружески, разве нет?
Джуди не отрывала от меня глаз. Ее грудь, как написали бы авторы дамских романов, «вздымалась», но если бы им довелось увидеть, как она вздымалась в неглиже Джуди, им пришлось бы задуматься, подыскивая новый эпитет, способный описать волнение женщины.
— Я была столь глупа, что на минуту поверила тебе, — говорит она. — Убирайся прочь из моей комнаты тотчас же!
— Всему свое время, — отвечаю я и молниеносным движением обхватываю ее за талию.
Джуди стала отбиваться, но я не сдавался, и мы вместе повалились на кровать. Я ощущал ее близость, и это сводило меня с ума. Перехватив ее кисть, когда Джуди, как дикая тигрица, еще раз попыталась ударить меня, я попытался поцеловать строптивицу, но та изо всех сил укусила меня за губу.
