— Да, сэр.
Шесть атакующих рот французов были на расстоянии в двести пятьдесят ярдов. Они шли в колоннах, штыки примкнуты — готовы выступить вперед, когда пушки сделают свою работу.
Шарп вытащил из ранца подзорную трубу, выдвинул трубки и посмотрел на пушки. Он увидел канистры с картечью — жестяные банки, которые, вылетев из дул трех пушек, будут рассеивать свои смертельные дары.
В такие минуты он очень не хотел быть майором. Он должен бы научиться командовать, то есть доверять другим людям делать опасную, тяжелую работу, и все же в этот момент, когда французские артиллеристы заканчивали выставлять лафеты пушек, ему было жаль, что он не был с ротой стрелков, приданной ему для выполнения сегодняшней задачи.
Первая канистра с картечью была забита в ствол.
— Теперь, Билл! — громко сказал Шарп. Майкл Трампер-Джонс задался вопросом, должен ли он ответить, и решил, что лучше всего ничего не говорить.
Слева от дороги, у высоких скал, которые доминировали над долиной, поднялись белые клубочки дыма. Несколько секунд спустя донесся треск винтовок. И сразу три артиллериста упали.
Это была простая засада. Рота стрелков, спрятанных вблизи того места, где должны быть установлены пушки. Это был трюк, который Шарп использовал и прежде; он сомневался, что сможет использовать его снова, однако, похоже, он всегда срабатывал.
Французы не были готовы к присутствию стрелков. Поскольку сами они не использовали винтовки, предпочитая гладкоствольные мушкеты, которые стреляют намного быстрее, они не предприняли предосторожностей против солдат в зеленых куртках, которые умело использовали укрытие и могли убивать с трехсот или четырехсот шагов. Упала уже половина артиллеристов, скалы заволокло пороховым дымом, а треск выстрелов все продолжался и пули находили все новые цели в орудийных расчетах. Стрелки меняли позиции, чтобы не мешал целиться дым от предыдущих выстрелов; они стреляли в тяжеловозов — а значит, пушки не могли быть вывезены, убивали артиллеристов — а значит, установленные пушки не могли стрелять.
Арьергард противника, который стоял на дороге позади пушек, был выдвинут вперед. Они были выстроены у подножья скал и получили приказ двигаться вверх, но скалы были крутыми, а стрелки — более ловкими, чем их тяжело нагруженные противники. Французское нападение, по крайней мере, помешало стрелкам отстреливать артиллеристов, и те артиллеристы, которые выжили, поползли из убежищ за передками орудий, чтобы продолжить заряжать пушки.
Шарп улыбнулся.
В этих холмах был человек по имени Уильям Фредериксон — наполовину немец, наполовину англичанин, самый страшный солдат, какого только знал Шарп. Его люди называли его Сладкий Вилли — возможно, потому что повязка на пустой глазнице и лицо в шрамах были поистине ужасны. Сладкий Вилли позволил выжившим артиллеристам выйти на открытое место и тогда приказал стрелкам справа от дороги открыть огонь.
Последние артиллеристы упали. Стрелки, повинуясь приказам Фредериксона, переключились на пехотных офицеров. Противник несколькими точными винтовочными выстрелами был лишен артиллерии и погружен во внезапный хаос. Теперь для Шарпа пришло время использовать другое оружие.
— Лейтенант!
Майкл Трампер-Джонс, который пытался спрятать мокрый белый флаг, свисающий с конца его сабли, посмотрел на Шарпа:
— Сэр?
— Отправляйтесь к противнику, лейтенант, передайте им мое почтение, и предложите, чтобы они сложили оружие.
Трампер-Джонс уставился на высокого смуглого стрелка.
— То есть, чтобы они сдавались, сэр?
Шарп нахмурившись глядел на него:
— Вы же не предполагали, что мы сдадимся, не так ли?
— Нет, сэр. — Трампер-Джонс покачал головой — немного слишком решительно. Он задавался вопросом, как убедить тысячу пятьсот французов сдаться четыремстам мокрым, понурым британским пехотинцам. — Конечно, нет, сэр.
— Скажите им, что у нас здесь есть батальон в резерве, что есть еще шесть позади них, что у нас кавалерия на холмах и пушки поднимаются в гору. Скажите им любую проклятую ложь, все что хотите! Но выскажите им мое почтение и мое предположение, что умерло уже достаточно много людей. Скажите им, что у них есть время, чтобы уничтожить их знамена. — Он посмотрел через мост. Французы взбирались на скалы, и все же звучало достаточно много винтовочных выстрелов, приглушенных влажным воздухом, чтобы Шарп мог сказать, что слишком много людей понапрасну умирает в этот день. — Ступайте, лейтенант! Скажите им, что у них есть пятнадцать минут, или я нападу! Сигнальщик!
— Сэр?
— Трубите побудку. Трубите до тех пор, пока лейтенант не доберется до противника.
— Да, сэр.
Французы, предупрежденные звуками горна, наблюдали, как одинокий всадник едет к ним с белым носовым платком, поднятым вверх. Из вежливости они приказали, чтобы их люди прекратили стрелять в неуловимых стрелков в скалах.
Пороховой дым рассеивался, смытый струями дождя, и Трампер-Джонс исчез, окруженный французскими офицерами. Шарп обернулся:
— Стоять вольно!
Пять рот расслабились. Шарп смотрел на речной берег:
— Сержанта Харпер!
— Сэр! — Огромный человек — на четыре дюйма выше Шарпа, в котором было все шесть футов, подошел с берега. Он был одним из стрелков, которые вместе с Шарпом служили в этом батальоне красных мундиров, как остатки подразделения, разбитого в прежних боях. Хотя солдаты Южного Эссекса носили красные мундиры и стреляли из мушкетов, этот человек, как и другие стрелки старой роты Шарпа, все еще носил зеленую куртку и был вооружен винтовкой. Харпер подошел к Шарпу.
— Вы думаете, что педерасты сдадутся?
— У них нет другого выбора. Они знают, что попали в ловушку. Если они не смогут избавиться от нас в течение часа, им конец.
Харпер рассмеялся. Если у Шарпа и был друг, так это сержант. Они делили между собой каждое поле боя в Испании и Португалии, и единственной вещью, которую не мог разделить Харпер, было чувство вины, которое часто посещало Шарпа после смерти его жены.
Шарп потирал руки, застывшие от этого не соответствующего времени года холода.
— Я хочу немного чая, Патрик. У тебя есть мое разрешение развести огонь.
Харпер усмехнулся.
— Да, сэр. — Он говорил с заметным акцентом уроженца Ольстера.
Чай еще не остыл в кружке, зажатой в ладонях Шарпа, когда лейтенант Майкл Трампер-Джонс возвратился с французским полковником. Шарп уже приказал, чтобы поддельные знамена были убраны, и теперь он двинулся навстречу своему несчастному противнику. Он отказался взять его шпагу. Полковник, который знал, что он не сможет взять этот мост без пушек, согласился на предложенные условия. Его утешает, сказал он, что он капитулировал перед таким знаменитым воином, как майор Шарп.
