Говоря таким образом, Рокамболь засмеялся и отворил вторую дверь.
Тогда сэр Вильямс очутился на пороге маленькой спальни, убранной с таким кокетством, что она могла бы составить собой идеал какой-нибудь аристократки или артистки.
В камине горел заманчивый огонек.
— Капитан, — проговорил Рокамболь, подвигая сэру Вильямсу удобное и большое кресло. — Нам будет здесь, у огня, гораздо лучше, чем в гостиной. Я стараюсь удаляться от своего человека. Эта каналья из честнейших людей, а потому я и постараюсь при первой возможности отделаться от него.
— Это от тебя вполне зависит, сын мой, — ответил баронет с чисто отеческой нежностью.
Рокамболь прошел через свою гостиную и, выйдя в переднюю, где дремал его лакей, разбудил его и сказал:
— Жак, перенеси этот стол в мою спальню, я буду ужинать с дядей около камина.
Дядей Рокамболь называл сэра Вильямса.
Лакей поторопился немедленно исполнить приказание своего господина.
Когда все было готово, Рокамболь отпустил лакея, сказав ему:
— Ты можешь идти спать. Лакей поклонился и вышел.
Рокамболь запер за ним дверь, опустил гардины и сел на свое место.
— Мы теперь, дядя, одни, — сказал он, — и можем поговорить.
— И мы поговорим, мой сынок, так как мне нужно дать тебе много инструкций. Но раньше всего — где помещены твои финансы?
— Мои или клуба?
— Черт побери! Конечно, твои.
Увы! — заметил печально Рокамболь, — они находятся в самом грустном виде. Я проиграл вчера сто луидоров. Вы мне посоветовали.
— Отлично, очень хорошо. Необходимо уметь проигрывать. Это, выходит, сеять немного, а собирать обильно.
— У меня на конюшне три лошади, — продолжал Рокамболь, — лакей, грум. Титина тоже чего-нибудь да стоит.
— Ты бросишь ее. Титина чересчур вульгарная женщина. Я тебе найду получше ее.
— Все это, — продолжает Рокамболь, — при разумном ведении дела составляет бюджет в сорок тысяч ливров годового дохода.
— Как!? — вскрикнул баронет. — Ты тратишь такую сумму!?
— Пока нет еще, но вы бы могли, дядя, прибавить и еще кое-что.
— Хорошо, если ты будешь дельно работать.
— Черт побери! Мне кажется, что я недурно веду дела.
— Гм! Относительно…
И сэр Вильямс улыбнулся самым добродушным образом.
— И если бы вы давали одним тысячным билетом более…
— В год или в месяц?
— В месяц, дядюшка.
— Мой сын, — заметил серьезно баронет, — бог свидетель, что я не имею привычки жалеть для дела каких-нибудь пустяков вроде свечных огарков.
— О, я это хорошо знаю, — ответил Рокамболь.
— Но, однако, я ожидаю того, что у нас называется коммерцией.
— Это верно, дядя.
— Это мое правило. Впрочем, если ты желаешь тысячной прибавки, то я не вижу причины отказать тебе в ней.
— Вы знаете, дядя, что я не сплю за работой.
— Дело в том, — проговорил сэр Вильямс, — что теперешнее дело стоит того, чтобы о нем подумать.
— Я вполне уверен в этом, дядя, так как вы мне сказали, что дело стоит кой-чего.
— Оно колоссально… баснословно, — ответил холодно баронет.
— Можно узнать, в чем оно заключается?
— Конечно, так как я вполне доверяю тебе.
— Ваше доверие хорошо помещено, — заметил тихо Рокамболь, — я уже больше не дурак, чтобы изменять вам.
— Ясно, — прервал его хладнокровно сэр Вильямс, — что между подобными нам личностями преданность, благодарность и подобные слова — мыльные пузыри. Между мной и тобой заключаются выгоды. Истинная дружба не имеет других законов.
— Вы, верно, говорите о золоте, дядя.
— Если ты найдешь кого-нибудь, кто покажется тебе более энергичен и более выгоден для тебя, то ты не останешься моим.
— Я никогда не был подлецом, — ответил Рокамболь, наливая баронету в стакан вина.
— Но так как ты не найдешь человека лучше меня, то я и не стесняюсь открыться и доверить тебе часть моих планов.
— Посмотрим их.
— Во-первых, — спросил сэр Вильямс, — как ты находишь мою комедию, которую я разыграл, чтобы вернуться в семейство моего брата?
— О, великолепно! — ответил Рокамболь с восторгом. — Ваша бесчувственность на большой дороге была так хорошо разыграна, что если бы я не был почтальоном, то вас бы, наверное, раздавили. Сцена встречи, раскаяние, угрызения совести и ваша жизнь — все это стоит вне всякой похвалы, дядя.
— Не правда ли?
— Только, — возразил Рокамболь, — я не понимаю одного: что вам за охота продолжать так долго играть эту роль Мне кажется, что это просто невыносимо.
— Что делать. А необходимо, чтобы я постепенно приготовил мою маленькую месть. Они все теперь в моих руках.
И баронет счел по пальцам.
— Во-первых, Арман — хозяину честь.
— Вы знаете, — заметил Рокамболь, — что у меня для него приготовлен ловкий удар ножа.
— Погоди еще. Черт побери, как ты торопишься! Жанна еще не любит меня, а нужно, чтобы она полюбила. Да и ребенок наследовал бы ему.
И адская улыбка, которая появилась в это время на губах баронета, оледенила душу Армана де Кергаца.
— За ним, — продолжал сэр Вильямс, — следует mademoiselle Баккара. О, эта, в тот день, когда она будет в моих руках, горько пожалеет, что ушла от доктора Бланш.
— Однако она очень мила, — заметил Рокамболь, — но она дурно окончила. Если бы она вела себя как следует, ей предстояло бы прелестное будущее. Женщина, подобная ей и в ваших руках, дядюшка, проложила бы себе славную дорогу.
— В моих руках есть одна особа, подобная ей.
— Ого! Увижу я ее?
— Я тебя познакомлю с ней, если ты будешь умен, — возразил баронет отеческим тоном, как бы обещая своему сыну какую-нибудь игрушку.
— Честное слово, дядюшка! — вскричал Рокамболь, растроганный до глубины души подобным вниманием к его особе, — если бы чувствительность была сродни мужчинам, то я бы расцеловал ваши руки. Вы просто сливки всех дядюшек.
— Ладно, — ответил, улыбаясь, сэр Вильямс. — Но все-таки давай продолжать наш счет: после Баккара я, конечно, не позабуду нашего друга Фернана Роше. Этот господин не желал побывать невинным на галерах, так его пошлют туда за преступление. Он очень богат, чтобы украсть, ну так мы сделаем из него убийцу. Ты знаешь, любовь очень полезная вещь.
— A mademoiselle Эрмина? — полюбопытствовал Рокамболь.
— Мой милый, — проговорил баронет с убийственным спокойствием, — если мне отказывает женщина, которую я хотел сделать своей, то я сумею раздавить эту женщину так, чтобы она погрязла и потопила с собой в своем позоре свое счастье, спокойствие, дорогое имя.
— Трое, — сосчитал Рокамболь.
— Затем, — продолжал баронет, — мы, конечно, устроим что-нибудь и для этого честного Леона Роллана — мерзавца, из-за которого у меня убили Коляра.
