— Быть того не может! — выпалил капитан Ботейро, даже перестав на миг чесать свое раздутое яйцо, «Сан-Бенто» построен из лучшего мантейгашского дуба, и не бывало ни единого случая, чтобы этот дуб тронула гниль.
— Может быть, вы и правы, капитан, — согласился перепуганный бедолага. — Вот только он сгнил.
— Это все шашень, — определил Сьенфуэгос, когда новость распространилась среди команды со скоростью лесного пожара. — Если ничего не предпринять, то скоро корабль станет похож на изъеденный мышами кусок сыра.
— Шашень? — недоверчиво повторил обескураженный боцман. — Это еще что за черт?
— Мелкая тварь, которая кишмя кишит в этих водах; своего рода морской короед. Вгрызается в корпус корабля и буравит, буравит, пока не превратит в решето. Старый Стружка, плотник с «Галантной Марии», всегда умел это вовремя обнаружить.
Услышав подобные новости, «морская корова» встревожилась, а когда ночью обнаружились новые дыры с других частях корпуса, капитан вызвал канарца и без всяких предисловий спросил:
— И что за хрень этот шашень? Откуда ты всё это выдумал?
— Это вовсе не выдумки, сеньор, — бесстрашно ответил канарец. — Это очень серьезно. Вы мне, возможно, не поверите, если я скажу, что в этих краях есть ящерицы длиной более трех метров, которые питаются людьми, и крошечные пауки, убивающие одним укусом, и невидимые глазу блохи, что заползают под ногти и за считанные часы превращают ногу в кусок гниющего мяса. Точно так же вы можете мне не верить, если я вам скажу, что чертов шашень способен за три недели превратить корабль в труху.
— Ящерицы, поедающие людей? — изумился португалец.
— Клянусь! — кивнул Сьенфуэгос. — Однажды с полсотни этих тварей всю ночь продержали меня на дереве. Представьте, шел я себе спокойно вброд через озеро, и вдруг...
Рассказ о путешествии по сельве, встрече с кайманами и о том, как его спас дружелюбный туземец и научил выживать во враждебных джунглях, оказался таким искренним и завораживающим, что толстяк не мог не признать, что подобное не выдумаешь, да еще с такими подробностями.
— Вот черт! — проворчал он под конец. — Никогда бы не подумал, что этот мир так отличается от нашего. А впрочем, когда я плавал к берегам Африки, то тоже слышал о подобных огромных ящерицах, но всегда считал, что это глупые негритянские выдумки.
— Но это правда, сеньор, — ответил канарец. — Как правда и то, что мы можем потерять корабль, если не примем мер.
— А какие средства использовал Стружка против этого шашня?
— Мазал корпус рыбьим клеем, вот только не уверен, что это поможет...
Грузный капитан Эв снова снял берет и принялся давить вшей; казалось, он напрочь забыл про канарца, который по-прежнему выжидал, делая вид, будто его совершенно не касается решение капитана относительно судьбы корабля.
В конце концов, убедившись, что капитан погрузился в глубокие раздумья и совершенно забыл обо всем остальном, Сьенфуэгос выбежал из каюты и присоединился к Угольку, ожидающей его на баке.
— Ну что? — спросила девушка.
— Возможно, я ошибаюсь, но похоже, мы срочно начнем искать тихий пляж, где могли бы причалить и починить корабль.
— Дыры продолжают расти?
— Перестань пока этим заниматься. Если тебя раскроют, весь наш план пойдет коту под хвост, нас обоих повесят. Сейчас мы можем лишь ждать.
— Жаль! — вздохнула негритянка. — Это так весело — превращать корабль в решето.
— Если ты в этом преуспеешь, мы утонем.
— Думаешь, меня это волнует? — честно ответила девушка. — Много ночей я сидела здесь после того, как провела весь вечер с этой мерзкой свиньей, и ощущала прыгающих по телу вшей или его вонь на коже, и мне безумно хотелось броситься за борт и утонуть, лишь бы снова стать чистой. Смерть — не самое худшее, что может произойти на борту этого корабля, но в детстве мне говорили, что самоубийцы будут вечно мучиться в колодце со змеями, вползающими во все отверстия тела, и мысль об этом меня удерживала.
— Это что же, у негров такой ад: яма, полная змей?
— У дагомейцев — да, — серьезно ответила девушка. — Мой народ поклоняется змеям, он знает их, как никто другой, может приготовить из их яда любое лекарство или смертоносное зелье. Да, мы обожествляем змей, но при этом считаем их самыми страшными демонами.
— Я мало что знаю о религии, — искренне признался канарец. — Но из немногого увиденного и услышанного понял, что боги и демоны всегда идут рука об руку и стараются ввергнуть нас в пучину ада. А иначе как объяснить все те ужасы, что происходят с нами на земле? И почему такой безобидный человек, как я, никому не причинивший зла, столько лет постоянно теряет близких, оставляя за спиной одни лишь могильные камни?
— Это судьба.
— И кто же ее пишет, боги или демоны? Последние наверняка должны относиться ко мне с уважением, уж каких только гадостей они не придумывали... Вот и теперь — не успел я спастись от кораблекрушения, как стал кандидатом на повешение.
— Однажды твоя судьба переменится.
— Сомневаюсь... — убежденно ответил канарец. — Когда мирного человека вроде меня вдруг отрывают от своих коз в горах Гомеры и бросают навстречу миллиону бедствий, неразумно ждать, что однажды судьба переменится и можно будет снова зажить в мире и спокойствии. Кто-то там, наверху, явно специально меня мучает, и думаю, он своего добьется.
— Как только мы сойдем на берег, я найду гадюку и сделаю тебе амулет, который разрушит чары, — со всей серьезностью обещала девушка. — Гадюки могут всё.
Но Сьенфуэгос не верил в амулеты, потому что жизнь научила его не доверять ничему, кроме собственной изобретательности и способности выпутываться из вереницы встающих на пути проблем.
Он сумел выжить после крушения «Галантной Марии», после резни в форте Рождества, у голодных каннибалов, сбежать от преследующих его кайманов и от пули испанского дезертира. Может, у него еще осталось достаточно хитрости, чтобы избежать веревки, которую приберег для него этот кусок вонючего жира — ведь сейчас тот явно поверил, что на его любимый корабль напал прожорливый короед.
Он мог лишь дожидаться решения капитана Эвклидеса Ботейро. И потому не сумел сдержать вздоха облегчения, когда на следующий вечер рулевому приказали отменить курс на запад-юго-запад и направить судно следом за стаей альбатросов, которые весь день провели в открытом море, охотясь на рыбу, и теперь возвращались на побережье к своим гнездам.
«Он боится, — подумал Сьенфуэгос. — Несмотря на то, что матросы часами качают воду, корабль оседает все глубже и глубже, и он боится...»
Как слишком часто бывает, португалец не нашел лучшего выхода для своих страхов, как увеличить и без того предельную жестокость. Несчастному юнге, подающему ему в тот вечер ужин, не повезло — он споткнулся и упал прямо на раздутое больное яйцо, и капитан так громко завопил от боли, что крик разнесся до самых глубин трюма, и португалец тут же воткнул вилку мальчишке в глаз.
