— Нет, милочка, не искушай больше меня. — Рори смягчил свой ответ поцелуем. — Я обязан дяде, который прислал мне деньги на дилижанс до Ливерпуля, и я буду чувствовать себя вором, если не поеду. Что-что, а уж слово свое я держу, Мэри Дэвис. Но я тебе обещаю. Когда-нибудь я вернусь из Африки, и, когда этот день наступит, я поспешу в Глазго, чтобы увидеться с тобой. Напиши мне свою улицу, чтобы знать, где тебя искать.
— Уж это лучше, чем ничего, — вздохнула она и прильнула к нему, обхватив покрепче. — Ради этого, во всяком случае, можно жить. Я буду вспоминать о тебе, Рори, с каждым мужиком, который будет хватать меня своими грязными лапами, и буду жалеть, что это не ты, такой сильный, чистый и красивый, с блестящими волосами.
— Тогда на этом давай ложиться спать, потому что завтра мне рано вставать, чтобы успеть на семичасовой дилижанс, если я смогу найти дорогу к постоялому двору.
— Я пойду с тобой пожелать тебе доброго пути. Не беспокойся. Я тебя не подведу. У меня есть приличная одежда, я не уличная девка. Что ж, спокойной ночи, Рори, мальчик мой, завтра рано вставать, тебе, мне и старику Гарри.
— Это точно, Мэри Дэвис. — Он подложил руку, как подушку, ей под голову и притянул ее к себе.
Огарок сальной свечи погас, и только едва тлеющие угольки торфа в камине бросали розовые отсветы по комнате. Он дремал, удовлетворенный, счастливый и умиротворенный, в этой маленькой комнатке, когда Мэри Дэвис, не сомкнувшая глаз, не желающая отвести от него глаз, пока в комнате теплился хоть какой-то свет, приблизила губы к его уху и прошептала:
— Я буду помнить, Рори, мальчик мой.
— О чем, Мэри Дэвис? — проснулся он.
— Подари мне что-нибудь на память.
— Все, что у меня есть, — ответил он, — это моя одежда, а ты знаешь, в каком она состоянии. Все говорят, что ей и на мусорке не место. Если я оставлю тебе свою юбку, то в Ливерпуль придется ехать голым; если — кафтан, я умру от холода; а если берет, то заработаю такой кладбищенский кашель, от которого никогда не избавлюсь. Кожаный кошелек мой весь истерся, а мой кинжал не лучше кухонного ножа, но я скажу тебе, что я сделаю, Мэри Дэвис, — он поцеловал ее. — Единственное, что у меня осталось от матери, которую я никогда не видел, это брошь с дымчатым топазом, она лежит у меня в кошельке, и если она тебе понравится, она твоя.
— Я не могу взять ее у тебя, это же память о твоей бедной покойнице матушке. Я честная девушка, хоть и шлюха. Но все равно спасибо тебе.
— Тогда я пришлю тебе подарок из Африки, точно. Обещаю. Так что жди, Мэри Дэвис, а когда получишь, вспоминай меня и старика Гарри, если к тому времени не забудешь нас обоих.
— Такое нельзя забыть, Рори. Ни тебя, ни его.
Промокший, разбитый и дрожащий от долгих часов, проведенных на крыше дилижанса, Рори Махаунд приехал в Ливерпуль поздно вечером. Он был рад, что приехал вовремя, потому что как раз завтра «Ариадна» должна была уйти в плавание. Он слез с дилижанса, покинув компанию тюков и узлов, и поплелся в зал ожидания станции. Ревущий камин был как раз кстати, и он, подойдя к нему растереть окоченевшие колени и застывшие руки, стоял, пока его не прогнали оттуда официантки, которые выстроились в очередь, чтобы наполнить кружки горячей водой для грога и поработать горячей кочергой для сидра с пряностями. Никто не обращал на него никакого внимания, а только толкали его с одного места на другое, пока наконец одна официантка, наблюдавшая за ним восхищенными глазами, не заговорила;
— Перестань ты путаться под ногами, увалень-переросток, а лучше сядь-ка вон за тот столик. — Она показала ему на пустой стол, потом подмигнула и улыбнулась, чем и смягчила грубоватость своих слов. — У тебя жалкий вид, малыш, и, мне кажется, хороший глоток барбадосского рома, подслащенного патокой и сдобренного сливочным маслом, согреет твои внутренности. Ты трясешься, как кобель, который мочится на куст шиповника. — Она встала на цыпочки, чтобы шепнуть ему — И это тебе даже трех пенсов стоить не будет.
Она подождала, пока он не нашел свободное место за столом, а потом принесла ему выпить.
Он улыбнулся ей в знак благодарности.
— Не знаешь ли, милашка, где в этом городе находится Лайвсли Корт? Это деловой район, а фирма называется «Маккаэрн и Огилсви».
— Сейчас там уже все закрыто. Это рядом, работа там заканчивается в десять часов, а всех клерков и мастеровых запирают в здании на ночь. Бедняжки, они должны быть на месте в девять часов, и у них нет никакой возможности развлечься.
— Тогда как пройти к порту, милашка?
— Там тебе вообще делать нечего. Тебя обманом завербуют в матросы.
— Обманом? — повторил он, не понимая.
— Поставят клеймо, подстерегут, споят, схватят, тайно увезут! Нынче трудно найти матросов, и хозяева судов идут на все, чтобы набрать команду. Житье трудное, хозяева безжалостны, никто не хочет отправляться в плавание. — Она положила руку ему на плечо и сдавила его под материей жакета. — Я работаю здесь до рассвета, а то я бы пригласила тебя к себе в гости.
— Благодарю, милашка, но обо мне не стоит беспокоиться. Я уже завербовался. Суперкарго на «Ариадне».
— Тогда как же о тебе не беспокоиться? Это же невольничье судно, где капитаном Спаркс, бич морей, — красив, как черт, но мошенник, каких свет не видывал. Уж лучше дать себя завербовать на какой-нибудь другой корабль.
— Я смогу за себя постоять, милашка.
Он согнул руку в локте, чтобы она почувствовала, как налились мышцы в рукаве.
— Какая жалость, что я работаю сегодня ночью. Возвращайся примерно в полночь, а я попробую пораньше освободиться. Это лучше, чем шляться по улицам.
Он, соглашаясь, кивнул.
— Но мне хотелось бы посмотреть порт, и как раз скоротаю время до полуночи.
— Только будь осторожен.
Она рассказала, как туда пройти, а потом кто-то поблизости рявкнул на нее, обращаясь с заказом, и она ушла. Горячий напиток согрел Рори с головы до ног, и настроение у него улучшилось.
Почувствовав себя полным до краев, он вышел на мокрую улицу, пытаясь вспомнить наставления официантки. Уличные фонари давали очень тусклое освещение, и серые клочья тумана витали вокруг оплывших свечей. Шел он неизвестно сколько времени, но вполне достаточно, чтобы пары горячего рома выветрились из головы. На улице никого не было в такой поздний час да в такую ненастную ночь, кругом было пусто. Ни единого огонька не горело в окнах запачканных сажей домов из серого камня, и Рори блуждал одиноко, надеясь встретить какую-нибудь заблудшую душу, у которой можно спросить, куда идти. Он почувствовал, что приближается к воде, потому что туман становился тяжелее, и теперь на ходу он мог видеть только небольшое пространство вокруг себя. Пейзаж был все время один и тот же: жирные мокрые черные камни под ногами и серые гранитные стены по бокам.
