Нэн с любопытством наблюдал за стрелком. Шотландца всегда интересовало, что движет людьми, подобными Шарпу: людьми, упорно карабкающимися из самых низов, со дна общества вверх, наперекор судьбе, вопреки происхождению и всему на свете. Свалившееся с неба майорство должно было вызвать бурю эмоций, но внешне это никак не проявилось. Шарп сидел в кресле, прямой, как палка, с патентом в шершавых пальцах. Страсти, выплеснувшиеся в первый миг, казалось, унялись без следа. Лицо, обожжённое солнцем и ветрами, было безучастным, а грубый шрам на щеке придавал этому спокойствию лёгкую ироничность. Кто в армии Веллингтона хоть краем уха не слышал о Ричарде Шарпе, упрямце, таскающем истрёпанную куртку 95-го стрелкового, капитане, которого пэр назвал лучшим командиром Лёгкой роты? Но выйдет ли из толкового капитана столь же толковый майор? Впрочем, какой смысл гадать, похоже, Шарп свой выбор уже сделал.
По давней привычке читать официальные бумаги от корки до корки, стрелок рассеянно пробежал глазами последние строки патента:
«Дано в Карлтон-Хаусе ноября 1812 года 14 дня на пятьдесят третьем году Нашего правления.» Слова «Волею Его Величества» были перечёркнуты и заменены фразой: «Волею Его Королевского Высочества Принца-регента, именем Его Величества»
– Кто-то в ярких красках описал принцу ваши подвиги под Бадахосом, с Гарсией Эрнандесом и так далее. Его полоумное высочество очень воодушевился и вот он, результат…
Нэн помолчал и, оставив напускное фиглярство, серьёзно спросил:
– Вы понимаете, Шарп, что, принимая это звание, наживаете кучу врагов, уже только тем, что это повышение, бесспорно, заслужено вами, но совершено в обход всех правил?
– Я привык, сэр…
Генерал всплеснул руками и сердечно улыбнулся:
– В таком случае поздравляю с производством в чин и желаю, чтобы в ближайшие пару лет моя шутка относительно вашего генерал-майорства перестала быть шуткой!
– Спасибо, сэр!
– Отблагодарите меня, показав Джилиленду, где раки зимуют. Представляете, чёртов попрошайка выцыганил сто пятьдесят лошадей! Сто пятьдесят, Шарп! Видит Бог, они бы нам пригодились, но мы можем лишь облизываться, пока принц втемяшил себе в башку, что Бони («Бони» – английское прозвище Наполеона Бонапарта. Прим. пер.) можно разнести в пух и прах дурацкими петардами! Разубедите его, Шарп. К герою Талаверы он прислушается!
Шарп сощурился:
– Выходит, прикомандированием к ракетно-конному капитану Джилиленду я обязан вовсе не регенту?
– Приятно иметь дело с умным человеком. Конечно, принц здесь ни при чём. Но, сами посудите: во-первых, кто справится с таким деликатным заданием лучше вас? Во-вторых, по иерархической лестнице нельзя бежать вприпрыжку, перескакивая через ступеньку. Подобное легкомысленное поведение должно быть чревато скользкими заданиями, иначе это угнетает тихоходов.
– Значит, это наказание?
– Назидание, скорее. И, в-третьих, пока вы будете пускать фейерверки с Джилилендом, глядишь, в вашем Южно-Эссекском освободится место майора, и вы вернётесь туда на законных основаниях.
Генерал оглушительно чихнул и схватился за платок. Высморкавшись, он запахнул халат и меланхолично произнёс:
– Если грядущий 1813 выдастся столь же беспокойным, как уходящий 1812, каждого из нас ждёт повышение. Кого-то – в следующий чин, но большинство, вероятно, – прямо в райские кущи…
Нэн встал:
– Всё, Шарп, вперёд! Вот ваш приказ о назначении и прочая бюрократическая дребедень. На гуардийском тракте вас дожидается агнец Джилиленд. Заколите его для принца!
– Да, сэр.
Шарп тоже поднялся. Пока он сгребал протянутые Нэном бумаги, на церкви ударили в колокола. Звон спугнул с крыши храма стайку птиц. Они взлетели в воздух, крича и хлопая крыльями. Нэн вздрогнул и досадливо скривился:
– Если не брать во внимание эти папистские бубенцы, ничто в Рождество не потревожит покоя армии Его Величества в Испании и Португалии, а, майор?
– Думаю, да, сэр.
Майор! Звучит, как музыка!
Над Френадой плыл праздничный благовест, а в тихую деревеньку Адрадос километрах в восьмидесяти к востоку входили первые солдаты в неопрятных красных мундирах.
Очень скоро весть о резне в Адрадосе докатилась до Френады. Слух передавался из уст в уста, обрастая чадным шлейфом подробностей, похожим на след ракеты над неглубокой долиной, выбранной Шарпом для испытаний.
Первым в роте новость узнал сержант Патрик Харпер от своей женщины – Изабеллы, а она – из проповеди священника церкви Френады. Рассказ пастыря отозвался в сердцах прихожан возмущением, которое вполне разделял их единоверец Харпер. АНГЛИЧАНЕ!!! ПРОТЕСТАНТЫ!!! ЕРЕТИКИ!!! Разграбили отдалённое селение, истребили жителей-католиков, изнасиловали их жён, да ещё и совершили своё богомерзкое преступление в святой день!!!
Ирландец поведал историю Шарпу, когда они с лейтенантом Прайсом и двумя другими ротными сержантами грелись на солнышке. Шарп дал Харперу выговориться и поморщился:
– Враки.
– Клянусь Богом, сэр, правда.
– Ты сам слышал?
– Изабелла слышала. – глаза Харпера под белёсыми бровями сверкали. Как с ним бывало в минуты волнения, в речи прорезался гэльский акцент, – В отличие от вас, язычников, у нас, у католиков, патер с амвона не врёт!
Шарп покачал головой. С Харпером они прошли огонь, воду и медные трубы. Ближе ирландца друга у него не было. Уравновешенность, свойственная всякому сильному от природы человеку, дополнялась весёлым нравом, и эти качества помогали Патрику Харперу равно спокойно принимать военные тяготы, приятности кратких мирных передышек и то, что он, уроженец Зелёного острова, вынужден служить в армии захватчиков – англичан. Но, хоть Донегол и был далёк, сержант никогда не забывал родину, очень болезненно переживая любое, даже мнимое, проявление английских имперских замашек. В слухе же имелась ещё и религиозная подоплёка: протестанты коварно напали на католиков и осквернили святое место в святой день! Всё это, вместе взятое, заставляло Харпера кипеть негодованием, которое Шарп счёл своим долгом остудить:
– Подумай сам, Патрик. Ты можешь себе представить, чтобы наши ребята ни с того, ни с сего вдруг вспомнили, что они протестанты, а вокруг полным-полно католиков, дождались первого попавшегося вашего праздничка, перерезали глотки испанским солдатам и взялись грабить-убивать местных крестьян? Можешь?
– Наши – нет, – неохотно признал Харпер, – Но это же не наши!
– Ладно, не наши. И на кой чёрт им это надо?
– Потому что они – протестанты, сэр. Кровожадные нехристи, готовые отмахать полстраны, лишь бы прикончить честного католика.
