— Хорошо, граф, я в точности исполню ваше желание.
Атос сделал еще два визита, а в семь часов отправился вместе с Раулем к аббату Скаррону. Множество экипажей, портшезов, лакеев и лошадей теснилось на улице Турнель. Атос проложил себе дорогу и в сопровождении Рауля вошел в дом.
Прежде всего им бросился в глаза Арамис, стоявший около большого, широкого кресла на колесах. В этом кресле под шелковым балдахином, прикрытый парчовый одеялом, сидел маленький человечек, еще не старый, с веселым, смеющимся лицом, которое иногда бледнело, причем, однако, глаза больного не теряли выражения живости, ума и любезности. То был аббат Скаррон, всегда веселый, насмешливый, остроумный, всегда страдающий и почесывающийся маленькой палочкой.
Вокруг этого подобия кочевой кибитки толпились мужчины и дамы. Комната была чисто прибрана, недурно обставлена. Длинные шелковые занавеси, затканные цветами, когда-то яркими, а теперь несколько полинявшими, закрывали окна. Обивка стен, хоть и скромная, отличалась большим вкусом.
Два вежливых, благовоспитанные лакея почтительно прислуживали гостям.
Увидав Атоса, Арамис двинулся к нему навстречу, взяв его за руку, представил Скаррону, который очень радушно и с большим уважением встретил нового гостя, а к виконту обратился с остроумным приветствием. Рауль не произнес в ответ ни слова: он не осмелился состязаться с королем остроумия. Но поклон его был, во всяком случае, грациозным. Потом Арамис познакомил Атоса с двумя-тремя из своих приятелей, и, после того как тот обменялся с ними несколькими любезными словами, легкое замешательство, вызванное его приходом, изгладилось, и разговор снова стал общим.
Через несколько минут, в течение которых Рауль успел освоиться и разобраться в топографии общества, дверь снова отворилась, и лакеи доложил о мадемуазель Поле.
Атос прикоснулся к плечу виконта.
— Обратите на нее внимание, Рауль, — сказал он. — Это историческая личность. Генрих Четвертый был убит в то время, когда ехал к ней.
Рауль вздрогнул. За последние дни перед ним уже несколько раз приподнималась завеса, скрывающая героическое прошлое. Эта женщина, еще молодая и красивая, знала Генриха IV и говорила с ним!
Все столпились около мадемуазель Поле, так как она и сейчас пользовалась большой известностью. Это была высокая женщина с тонкой, гибкой талией и густыми рыжевато-золотистыми волосами, какие так любил Рафаэль и какими Тициан наделял своих Магдалин. За этот цвет волос, а может быть, за первенство среди других женщин ее прозвали «львицей».
Да будет известно нашим очаровательным современницам, которые претендуют на этот фешенебельный титул, что он происходит не из Англии, как они, может быть, думают, но от их прекрасной и остроумной соотечественницы — мадемуазель Поле.
Мадемуазель Поле, не обращая внимания на шепот, поднявшийся со всех сторон ей навстречу, подошла прямо к Скаррону.
— Итак, вы обеднели, мой милый аббат? — сказала она спокойно. — Мы узнали об этом сегодня утром у госпожи Рамбулье. Нам сообщил это господин де Грасс.
— Да, но зато государство обогатилось, — ответил Скаррон. — Нужно уметь жертвовать собой для блага отечества.
— Теперь кардиналу можно будет увеличить свой ежегодный расход на духи и помаду на полторы тысячи ливров, — заметил какой-то фрондер, в котором Атос узнал всадника, встретившегося ему на улице Сент-Оноре.
— Да, но что скажет на это муза, — заметил Арамис самым медовым голосом, — которая любит золотую середину? Потому что
«Si Virgilio puer aut tolerabile desit
Hospitium, caderent onmes a crimbus hydrae»[12].
— Отлично! — сказал Скаррон, протягивая руку мадемуазель Поле. — Но хоть я и лишился моей гидры, при мне, по крайней мере, осталась львица.
В этот вечер все еще более обычного восхищались остротами Скаррона.
Все-таки хорошо быть притесняемым. Г-н Менаж приходил от слов Скаррона прямо в неистовый восторг.
Мадемуазель Поле направилась к своему обычному месту, но, прежде чем сесть, окинула всех присутствующих взглядом королевы и на минуту остановила его на Рауле.
Атос улыбнулся.
— Мадемуазель Поле обратила на вас внимание, виконт, — сказал он. — Пойдите, приветствуйте ее. Будьте тем, что вы есть на самом деле, то есть простодушным провинциалом. Но смотрите не вздумайте заговорить с нею о Генрихе Четвертом.
Виконт, краснея, подошел к «львице» и вмешался в толпу мужчин, теснившихся вокруг нее.
Таким образом составились две строго разграниченные группы: одна из них окружала Менажа, другая — мадемуазель Поле. Скаррон присоединялся то к той, то к другой, лавируя между гостями в своем кресле на колесикам с ловкостью опытного лоцмана, управляющего судном среди рифов.
— Когда же мы поговорим? — спросил Атос у Арамиса.
— Подождем. Сейчас еще мало народу, мы можем привлечь внимание.
В эту минуту дверь отворилась, и лакей доложил о приходе г-на коадъютора.
Все обернулись, услыхав это имя, которое уже становилось знаменитым.
Атос тоже взглянул на дверь. Он знал аббата Гонди только по имени.
Вошел маленький черненький человечек, неуклюжий, близорукий, не знающий, куда девать руки, которые ловко справлялись только со шпагой и пистолетами, — с первого же шага он наткнулся на стол, чуть не опрокинув его. И все же, несмотря на это, в лице его было нечто величавое и гордое.
Скаррон подъехал к нему на своем кресле. Мадемуазель Поле кивнула ему и сделала дружеский жест рукой.
— А! — сказал коадъютор, наскочив на кресло Скаррона и тут только заметив его. — Так вы попали в немилость, аббат?
Это была сакраментальная фраза. Она повторялась сто раз в продолжение сегодняшнего вечера, и Скаррону приходилось в сотый раз придумывать новую остроту на ту же тему. Он едва не растерялся, но собрался с силами и нашел ответ:
— Господин кардинал Мазарини был так добр, что вспомнил обо мне, — сказал он.
— Великолепно! — воскликнул Менаж.
— Но как же вы теперь будете принимать нас? — продолжал коадъютор. — Если ваши доходы уменьшатся, мне придется сделать вас каноником в соборе Богоматери.
— Нет, я вас могу подвести!
— Значит, у вас есть какие-то неизвестные нам средства?
— Я займу денег у королевы.
— Но у ее величества нет ничего, принадлежащего лично ей, — сказал Арамис. — Ведь имущество супругов нераздельно.
Коадъютор обернулся с улыбкой и дружески кивнул Арамису.
— Простите, любезный аббат, вы отстали от моды, и мне придется вам сделать подарок.
— Какой? — спросил Арамис.
