Исключением был разве что комит Себастиан, расположившийся по правую руку от префекта. Сподвижник магистра Иовия без конца теребил поводья коня и ерзал в седле, отвлекая внимание Константина от интересного зрелища, которое разворачивалось на обширном поле. С вершины холма было очень хорошо видно, как варвары выстраиваются в ряды и ощетиниваются длинными копьями. Впрочем, по мнению сиятельного Константина, фаланга у вандалов получилась довольно хилой. Он рассчитывал опрокинуть ее одним мощным ударом пехоты. А клибонарии в это время должны были связать конницу варваров на флангах.
Константин взмахнул рукой, и легионеры уверенной поступью двинулись на врага. Префект Испании невольно залюбовался мощью римской фаланги, которая с пением барина накатывала на растерявшихся варваров. Клибонарии медленно разгоняли коней, дабы вклиниться в ряды вандалов одновременно с пехотой.
Божественный Гонорий принял сиятельного Константина в курятнике. Это ни в коем случае не было проявлением пренебрежения к чиновнику империи, скорее уж речь могла идти о безграничном доверии. Ибо своих курей Гонорий оберегал как зеницу ока и не подпускал к ним подозрительных людей. На свое счастье, бывший префект Испании был большим специалистом в птицеводстве. И отнюдь не стал скрывать свои познания в этой области от заинтересованного императора. Он даже вступил в спор с Гонорием по поводу достоинств испанских и итальянских петухов, но благородно признал себя побежденным, когда Гонорий предъявил ему совершенно роскошную птицу из породы куриных.
— Я назвал его Римом, — осторожно погладил петуха по спине Гонорий. — Согласись, префект, он достоин такого прозвища.
— Это лучший петух из всех, когда-либо мною виденных, — подтвердил Константин, чем завоевал симпатии императора.
О сиятельном Стилихоне речь зашла в самом конце интересного разговора, когда магистр Олимпий подсунул Гонорию на подпись указ, написанный мелким убористым почерком. В указе перечислялись все прегрешения префекта претория. Император без особого интереса пробежал пергамент глазами и спросил у напрягшегося Константина:
— Стилихон действительно погубил твои легионы, префект?
— Вне всякого сомнения, — тяжело вздохнул Константин. — Удар вандалов был столь внезапен, что мы не успели изготовиться к битве.
— Он упустил готов, — поморщился Гонорий. — А ведь мог их добить — не правда ли, Олимпий?
— Стилихон не просто дал им уйти из-под удара, он назначил лютого врага империи, рекса Валию, дуксом.
— Положим, дуксом готского вождя назначил я, — не согласился Гонорий. — Но просил меня об этом действительно Стилихон.
Император легко подмахнул пергамент и вернулся к своим петухам, а сиятельные Константин и Олимпий, обрадованные удачным завершением дела, бросились к магистру пехоты Иовию, поджидавшему их с большим нетерпением. Мало было добиться подписи Гонория на указе, лишающем Стилихона всех должностей. Требовалось еще и устранить всесильного временщика, отправив его в мир иной или в изгнание.
— Если мы оставим Стилихона в живых, — покачал головой Иовий, — то не пройдет и полугода, как он вернется в империю во главе армии варваров.
— Кто бы в этом сомневался, — поежился магистр финансов Феон, приглашенный на судьбоносное совещание.
— В таком случае, выбора у нас нет, — кивнул Иовий и повернулся к сиятельному Константину: — Где сейчас находятся твои клибонарии, префект?
— В Вероне, — подсказал комит Себастиан.
— В таком случае, именно тебе, сиятельный Константин, я поручаю исполнение указа божественного Гонория, — распорядился магистр пехоты. — Ты должен доставить Стилихона в Ровену живым или мертвым. Лучше мертвым. Высокородный Себастиан поможет тебе.
Конечно, исполнение подобных поручений делает мало чести римскому чиновнику высокого ранга, зато очень способствует карьере. А Константин сейчас находился в таком положении, что ему было не до капризов. И хотя Гонорий вроде бы благосклонно отнесся к осрамившемуся префекту Италии, это отнюдь не гарантирует тому спокойную жизнь. В положении Константина надо рисковать, иначе ему никогда не выбраться из той ямы, куда его столкнул мимоходом вандал Гусирекс.
Стилихон покинул Медиолан на исходе лета. Если судить по малочисленной охране, он не опасался нападения. И хотя из Андалузии шли неприятные вести о бесчинствах, творимых вандалами Гусирекса, в Италии и окрестностях Медиолана все было спокойно. Префект претория пока не знал, что божественный Гонорий уже зачитал перед легионами, стоящими в Вероне, указ об отстранении сиятельного Стилихона от всех должностей. В ту же ночь все преданные сыну руга Меровлада комиты и трибуны были арестованы и большей частью казнены. Причем магистр пехоты Иовий, возглавивший этот тихий и незаметный поход против всесильного префекта, послал своих людей едва ли не во все казармы, разбросанные по городам Италии. Действовать они должны были слажено, в заранее оговоренный срок. И теперь сиятельному Константину предстояло поставить жирную точку в этом опасном, но пока очень удачно складывающемся предприятии. За спиной у бывшего префекта Испании было три тысячи клибонариев, против трехсот гвардейцев Стилихона, составлявших его личную охрану. Константин испытывал легкую досаду от того, что придется убивать своих, но он утешал себя тем, что в ближнем окружении префекта Италии состоят в основном руги. То есть варвары, родственные столь ненавистным Константину вандалам.
— Пора! — выдохнул в сторону призадумавшегося полководца комит Себастиан.
— Конечно, — нехотя согласился с ним Константин и махнул рукой трибуну Аврелиану. Молодой трибун крякнул от удовольствия и первым послал своего коня в сторону ругов. Атака клибонариев была столь стремительной и мощной, что, казалось, они в мгновение ока сметут со старой римской дороги растерявшихся гвардейцев Стилихона. Увы, все оказалось не так просто, как это мнилось Константину. Случилось невероятное! Руги выдержали удар клибонариев, которые действовали без всякого порядка, полагаясь лишь на свое численное превосходство. Более того, гвардейцы сумели прорвать сомкнувшееся вокруг них кольцо из лошадей и всадников, облаченных в тяжелые доспехи. Константин обомлел от ужаса, когда вдруг в сотне метров от себя увидел ругов, летящих во весь опор на его немногочисленную свиту.
— Это Стилихон! — взвизгнул комит Себастиан, вырывая из ножен меч.
Почему Стилихон не обратился в бегство, а предпочел атаковать своих потенциальных убийц, Константин так и не понял. Сам он в сходных обстоятельствах бежал с поля битвы и отнюдь не считал свое поведение позорным. Но в данной ситуации у Константина не было выбора, и он послал своего коня навстречу ругам. К счастью, в схватку незадачливому полководцу вступить не пришлось, его опередили клибонарии, оставленные расчетливым комитом Себастианом в резерве. Именно они приняли на себя удар обезумевших ругов и полегли все как один еще до того, как их замешкавшиеся товарищи пришли к ним на помощь. Ругов окружили во второй раз и начали истреблять с завидной методичностью. Ни сам Стилихон, ни его люди пощады не просили. Впрочем, никто и не собирался брать их в плен. Сын Меровлада был убит ударом копья в спину, причем в своем последнем неистовом усилии он почти дотянулся мечом до шеи комита Себастиана, того спасло чудо и конь, вовремя отпрянувший назад. А всего в этой короткой, но кровопролитной битве полегло семьсот клибонариев Константина, усеявших своими телами обочину дороги, построенной, по слухам, легендарным Аппием.
