– Что касается мистера Симона Дэла…
– Симона Дэла? Какое отношение имеете вы к нему?
– Он дважды посмеялся надо мною и, кажется, мешает мне и теперь, – снова разгорячился де Фонтелль.
– Идите же к нему! Идите к Симону Дэлу! – торжествующе воскликнула Барбара. – Небо милостиво ко мне. Идите к нему!
Удивленные глаза де Фонтелля и яростный взгляд Кэрфорда заставили ее сдержаться. О, как был бы я счастлив, если бы слышал это восклицание! Опомнившись, Барбара вспыхнула ярким румянцем, но не опустила пред ними своих загоревшихся глаз.
Де Фонтелль увидел в этом румянце и невольном восклицании подтверждение слов Кэрфорда, но из деликатности сделал вид, что ничего не заметил, и, спокойно сказав: «Я пойду искать мистера Дэла», – пошел дальше.
– Зачем вы будете искать его? – спросила Барбара, догоняя его под влиянием неожиданного порыва.
– Это я не могу сказать вам, – ответил он.
Девушка с минуту пристально смотрела на него, тяжело переводя дыхание и снова пылая румянцем.
– Мистер Дэл не побоится встречи с вами, – сказала она, отходя от него.
Де Фонтелль поклонился и быстро пошел по аллее, торопясь разыскать меня. Барбара осталась одна с Кэрфордом.
– Что же, милорд, – спросила она, – сказали ли вы де Фонтеллю, что думают честные люди о его поручении?
– Я считаю честным и его, – ответил Кэрфорд.
– Это для вас, конечно, спокойнее, – задорно воскликнула Барбара.
– По крайней мере спокойнее, чем то, что я видел здесь сейчас! – укоризненно сказал он.
Настало молчание, Барбара тяжело и порывисто дышала, рассеянным взглядом смотря пред собою, и наконец заговорила тихим, мягким голосом, как бы отвечая на свои собственные мысли, почти готовая заплакать:
– Я не могла послать за ним и никогда сама не обратилась бы к нему, но теперь… о, теперь он придет!
Кэрфорд, взбешенный неожиданным результатом своего замысла и выведенный из себя ревностью, а, может быть, и любовью к Барбаре, подбежал к ней и, схватив ее за руку, сквозь зубы проговорил:
– Почему вы говорите о нем! Вы его любите?
– Да, – твердо ответила она, не опуская глаз.
– Любовника Нелл Гвинт?
Она вспыхнула снова, и ее голос дрогнул.
– Да, любовника Нелл Гвинт.
– Вы его любите?
– И любила всегда, всегда! Но, смотрите, ни слова об этом! – заговорила она умоляющим шепотом. – Простите меня, я не знаю вас и не верю вам, но, кто бы вы ни были, ради Бога, милорд, не говорите ему! Ни слова!
– Я не скажу этого де Фонтеллю, – произнес Кэрфорд.
– Де Фонтеллю? При чем тут он? Нет, не ему. Не говорите Симону!
Губы Кэрфорда искривились жесткой улыбкой.
– Так вы любите этого человека? – как-то прошипел он.
– Я уже сказала это.
– А он любит вас? – спросил Кэрфорд таким тоном, как будто от этого зависела вся его надежда.
– Оставьте меня! Идите! – вскрикнула Барбара. – Уйдите же, ради Бога! Оставьте меня!
– Любит он вас?
Краска пропала на лице Барбары, и она ответила странным, беззвучным, безжизненным голосом:
– Я думаю, что нет, милорд. Оставьте же, уйдите, прошу вас!
Кэрфорд рассмеялся, повернулся и пошел прочь. Мисс Кинтон осталась одна на террасе.
О, если бы я был здесь тогда! Она не стояла бы там в таком отчаянии, не бросилась бы на мраморную скамью, рыдая так, точно сердце у нее разрывалось на части. Будь я там, я осушил бы горячими поцелуями каждую слезинку, ее печаль превратилась бы в радость, блаженство взаимной любви наполнило бы исстрадавшееся сердце. Целой жизни, кажется, мало, чтобы искупить этот тяжелый час, хотя Барбара и говорит, что один миг, известный миг, искупил все с избытком.
Установив раз навсегда какой-нибудь факт, наш добрейший пастор не любил возвращаться вновь к этому разговору. Сделав свое категорическое предположение относительно меня, он перестал интересоваться этим делом. Было бы, конечно, иначе, если бы это касалось известного предсказания: тогда пастор следил бы за ходом вещей с таким же вниманием, как когда-то за моей первой неудачной любовью. Но теперь, когда предсказание было, так сказать, исчерпано до конца, моя дальнейшая судьба мало занимала его; мне кажется, он находил, что и жить-то мне дальше едва ли стоит. Это меня раздражало, и я, нетерпеливо вскочив с места, пошел бродить по полям, предаваясь своим мыслям.
Духовный отец остался сидеть у порога своего дома с большой книгой, открытой на коленях. Книга трактовала о предсказаниях всякого рода и так увлекла читавшего, что он не слышал, как подошел и остановился около него де Фонтелль, которого направили сюда из гостиницы в поисках меня.
– Мое имя – Дорж де Фонтелль, – начал он.
– А я – пастор этого прихода, к вашим услугам, – любезно ответил пастор.
– Я состою на службе у короля Франции, но в настоящее время прислан ко двору короля Англии.
– Думаю, что вы считаете это за честь, – мягко заметил пастор.
– Ваша преданность своему королю подсказывает вам эти слова.
– Мы должны почитать короля, однако не все его действия.
– Такое различие ведет часто к вражде и сопротивлению, – сурово отозвался де Фонтелль.
– И прекрасно! – спокойно ответил пастор.
Я ничего не рассказывал своему старому другу о Барбаре: ведь эта тайна не принадлежала мне; поэтому он ничего не имел против де Фонтелля, а между тем они готовы были серьезно поссориться из-за отвлеченных вопросов. Но де Фонтелль овладел собою, не видя надобности вступать в спор со стариком, притом же духовного звания. Он пожал плечами, улыбнулся и заметил довольно благодушно:
– Ну, ведь и короли – тоже люди!
– Очень может быть, – согласился пастор. – Чем могу служить вам?
– Я ищу мистера Симона Дэла.
– А, Симона? Бедный Симон! Что же вам от него надо?
– Это я скажу ему самому. Почему вы называете его бедным?
– Ему была предсказана блестящая будущность, но все свелось к нулю, – ответил старик, с сокрушением покачав головой.
– Это часто случается в жизни; например, хотя бы когда человек женится, – улыбнулся де Фонтелль.
– Да, – вздохнул пастор, – пожалуй, и тогда, когда человек родится.
– И когда умирает – тоже, – заметил француз.
– Ну, не будем вольнодумны, – улыбнулся пастор.
Таким образом, ссора не состоялась. Де Фонтелль сел около пастора и продолжал:
– А между тем мир создан Богом.
– Он таков, какого мы заслуживаем.
– Однако тот же Бог мог создать нас лучшими.
– Люди не хотят быть лучше. Грех берет верх.
