Филиппо, который так и полулежал, запутавшись в толстой парче занавеса, вздохнул с облегчением при виде Бьянки, стоявшей на верхних ступеньках. Боль лишила его сил, по его лицу струился холодный пот — одна его нога была очень серьезно повреждена, а боль в боку говорила, что наверняка сломаны и ребра. Но он все же сумел изобразить улыбку, но это было скорее всего просто гримасой боли и отчаяния.
— Птичка моя, дорогая! Я знал, что ты придешь ко мне! Я знал, что ты меня не бросишь. Ничего, что ты на меня хотела броситься с ножом, ничего, я тебе это прощаю. Вот… — он приподнял руку. — Руку мне прорезала, но это ничего… Но и ты должна простить меня за то, что я держал здесь Элену. Ты ведь и сама в этом виновата, это же все из-за тебя. Ты меня просто с ума свела, заставила полюбить, потерять из-за тебя голову… Иди и приведи кого-нибудь, чтобы вытащили меня отсюда. Позови моего слугу, позвони, чтобы он прибежал сюда. — Видя, что она продолжает молчать и лишь смотрит на него широко раскрытыми синими глазами, он поторопил ее. — Ну, что же ты медлишь, птичка моя?
Бьянка повернулась, в этом жесте было даже что-то покорное, но вовсе не для того, чтобы броситься за помощью. Она подошла к столику, где стоял оставленный Мариэттой подсвечник, и задула пламя. Потом, ориентируясь по дневному свету, попадавшему сюда через распахнутую дверь наверху, она вышла к лестнице и, подняв со ступенек пистолет и нож, направилась вверх, в спальню Филиппо.
Челано в отчаянии застонал.
— Нет, нет, Бьянка! Ты не можешь бросить меня здесь!
Все так же молча, она прошла через дверь и, повернувшись, захлопнула ее за собой. Все еще не веря тому, что произошло, Филиппо слушал, как в замке поворачивается ключ, и еще несколько секунд спустя до него донесся звук вставшего на место шкафа. Его заперли! Она заперла его, оставив наедине с болью и страхом, в полной тьме умирать здесь!
Мариэтта, пытавшаяся влить в рот Элены еще несколько капель коньяку, видела, как Бьянка подошла к окну и, прежде чем она успела остановить ее, раскрыла его и с размаху бросила ключ от потайной гостиной Филиппо в воды канала Гранде.
— Зачем ты это сделала? — вскричала Мариэтта. — Ведь его нельзя оставлять там.
Глаза Бьянки горели.
— Я слышала, что он сказал тебе. И теперь пусть он сам с собой там навечно остается.
Сказав это, она ринулась к двери, что находилась между дверью в спальню Филиппо и входом в покои Элены. Не успела Мариэтта и слова произнести, как Бьянка уже отодвинула тяжелую задвижку.
Джиованна, которая подслушивала за дверью, тут же в страхе отпрянула, и ее глаза расширились в ужасе. Она, разумеется, ожидала увидеть Филиппо. Вместо этого взорам ее и сообщницы открылось странное зрелище: изможденная женщина на постели Филиппо, наполовину покойник, и две незнакомки, одна из которых изо всей силы дергает за шнурок звонка для вызова прислуги.
— Вот, вы, оказывается, где! Негодяйки!
И Джиованна, и Минерва были уже одеты и готовы для бегства из дворца Челано. Их упакованные саквояжи стояли тут же, как было приказано. Они поняли, что по ходу произошли какие-то изменения, не предусмотренные Филиппо, но Джиованна все же была уверена, что им удастся ускользнуть безнаказанно. Вспомнив, что лучший способ защиты — нападение, решила прибегнуть к нему.
— Кто вы такие? — начала она высокомерным тоном. — Синьор Челано ни за что не потерпит, чтобы с моей госпожой разговаривали в подобном тоне.
— Замолчите! — Сжав кулаки, Бьянка угрожающе стала приближаться к ним. Никогда в жизни девушка еще не испытывала такой злобы, как сейчас. — Нам все известно! Вам не отвертеться! Совет Трех отправит вас в камеры пыток!
Будучи венецианками, и та, и другая чуть в обморок не упали, услышав такую угрозу. Схватив накидки и саквояжи, они бросились наутек. Один саквояж в спешке остался стоять на полу спальни Элены, и Бьянка, схватив его, запустила вслед убегавшим, но ни одна из них даже не обернулась. Более смышленая, Джиованна заранее не исключала возможности именно такого варианта развития событий и поэтому предусмотрительно изучила пути отхода через зимний сад, но теперь впопыхах утратила ориентировку и бежала куда глаза глядят.
Мариэтта подошла к Бьянке, которая стояла, прислонившись к тяжелой двери спальни, и рыдала. Положив девушке руку на плечо, она тихо проговорила.
— Сейчас не время для того, чтобы лить слезы, Бьянка. Пойми, сейчас мы должны спасать нашу Элену.
В этот момент появился дворецкий Филиппо, и вместе с ним в спальне воцарился дух неуместной претенциозности. Он желал знать, что это за незнакомки, невесть каким путем пробравшиеся во дворец, и почему они здесь распоряжаются. Мариэтта не сочла необходимым пускаться в долгие объяснения.
— Синьора Элена при смерти! Быстро пошлите за доктором, если вы не хотите, чтобы вас потом обвинили в том, что вы способствуете своим поведением ее гибели. Идите же! Доктор Грасси живет здесь неподалеку в красном доме на канале Бернадо. — Опешивший дворецкий без единого слова от-правился выполнять распоряжение. Выходя, он чуть не столкнулся со слугой, который тоже прибежал на шум. — Две женщины собираются бежать из дворца! Поймать их! Это воровки, они украли из спальни синьоры Челано ценные вещи! — не дала ему опомниться Мариэтта.
Тем временем подходили и остальные слуги. Часть их отправили на поиски двух беглянок, а одной служанке велели доставить сюда засевшую в библиотеке сестру Джаккомину. Решительные манеры Мариэтты и властный тон сделали свое дело. Уже спешно готовились спальня и постель для Элены, а Мариэтта вместе с сестрой Джаккоминой перенесли Элену в ванную комнату, чтобы выкупать ее. Сестра Джаккомина причитала, сетуя на то, что, дескать, одну из ее любимиц довели до такого состоянии. Вымытую Элену уложили в постель в ее собственной спальне, и Мариэтта дала ей глотнуть козьего молока, принесенного из кухни, и напоила ее теплой водой.
Пришел лакей, который сообщил, что удалось схватить женщину по имени Минерва и что ее заперли в кладовке у кухни, но, к сожалению, ее сообщнице удалось бежать. На. его вопрос, следует ли вызывать полицию, Мариэтта лишь покачала головой, заявив, что это будет решено позже.
Дворецкий, тоже вернувшийся сюда, с удивлением и возмущением узнал о том, что здесь командовала какая-то Торризи, обманом проникнувшая во дворец. Сестра Джаккомина принялась гневно обличать его — в ее лексиконе появились такие слова, как «позор», «стыд», «вам следовало вспомнить о том, что у вас есть совесть». Под напором монахини дворецкий был вынужден отступить и, взбешенный легко угадываемой реакцией своего господина, стал налево и направо рассыпать проклятья на головы ни в чем не повинной прислуги, которая из сил выбивалась, приводя в порядок спальню синьоры.
