— Это мои борзые. Они прошли со мной весь путь от Немана.
— Славно поохотились? Волох, найди-ка этих милен-мадлен.
— Да что их искать, ваше благородие? Вон, корнет Александров их пасет.
Собаки радостно бросаются к хозяину, скулят, повизгивают, взлаивают, подпрыгивая, лижут в лицо.
Приводят еще двоих — генерала и господина Шульца. Давыдов встает:
— Генерал, отдайте распоряжение строить ваших солдат. Поведете их в Москву.
Генералу этого не очень хочется. Он уже побывал в Москве, видел, что с ней сталось, и знал, что уже многие московские жители вернулись к своим разграбленным, сожженным и разоренным жилищам.
— Вы гарантируете…
— Я ничего не гарантирую, — обрывает его Давыдов. — Гарантии вам давал ваш император. С него и спрос.
А князь Щербатов тем временем разглядывает в раздумье с головы до ног господина Шульца.
— Что ж, — нехотя цедит сквозь зубы, — русский дворянин своему слову верен. Вернемся в лагерь, забирайте своего немтыря и — на все четыре стороны. Только сначала плетей попробуете. Оба-два.
— По делам вору и мука, — довольно бормочет Волох.
Князь поворачивается к нему:
— Теперь ты на очереди.
— А я в чем повинен? Короля поймал, казаков своих в роще…
— Вот-вот! Как там казаки оказались? Под обстрелом?
— Нешто под обстрелом, ваше сиятельство? Я их привел, когда француз наш бивак бомбил. В рощу, ваше благородие, редко что залетало.
— Надо приказы исполнять! Распустился! Своеволие допускаешь!
— Батюшка… — вмешался было Алексей.
— Я вам, поручик, сейчас не батюшка! Извольте обращаться по уставу!
— Господин полковник, — заговорил Алексей, сдерживая улыбку, — есаул Волох поступил правильно. Его казаки, неожиданно оказавшиеся в тылу вражеской конницы, весьма способствовали ее подавлению.
— Заступаешься, поручик? — ехидно потрогал ус полковник. — А ты спроси его, что за волдырь у него на лбу? В курятник залез, оглоблей его хватили?
Волоха хватили не оглоблей возле курятника, а дверцей кареты, когда он ее «штурмовал».
— Так что, ваше благородие, — обиженно загнусил Волох. — Как Бог свят, с ядром не разминулся.
— Лоб в лоб встретилось, — захохотал Заруцкой. — Я ж говорил! И, похоже, уже давно.
Но князь разбушевался. И почему-то больше на сына.
— За одной юбкой бегаете? Из одной чарки пьете? Дисциплину рушите? Субординацию? Командиром как мячиком швыряетесь? Да я вас!..
— Постой-ка, Петр Алексеевич, — вмешался Давыд, надувая щеки. — Теперь уж за тебя пришла пора браться. Тебе ведь тоже приказа не было малой силой против полка идти. Дисциплину рушите, господин полковник? Субординацию? За одной юбкой бегаете?
— Денис Василич, да Бог с тобой! Что ты там на меня удумал? Твой приказ исполнял.
— Мой приказ? Не давал я тебе такого приказа. Да и в отъезде я находился, у Главнокомандующего, при Главной квартире.
— То мне известно. Но от тебя нарочный был. Сказывал твое распоряжение: по мере сил задержать полк, а коли по силам — так и рассеять.
— Что за ординарец был? — недоумевал Давыдов.
— А то я с ним брудершафт пил! — князь возмутился.
— Не серчай, Петр Алексеич. Приказ-то на бумаге был? Чьей рукой писан?
— Какая бумага? На словах передал.
Наступило молчание. Давыдов шагал туда-сюда в неприятном раздумье. Офицеры переминались с ноги на ногу и переглядывались невесело.
— Петр Алексеич, а точно штабной был? Ты б его узнал?
— Да что он мне — милашка, чтоб его разглядывать?
— Дозволите, господин полковник? — шагнул вперед корнет Александров. — Я этого офицера видел. Указал ему дорогу к вашей палатке.
— Он назвался?
— Нет, господин полковник.
— Корнет Александров… — Похоже, князь подбирал полегче и поскромнее выражение. — Вы, корнет, сделали ошибку. — Не получилось у князя. — Вы дурак, корнет! А если это был французский шпион?
Александров густо покраснел, но не смешался.
— Я видел его при штабе.
— А в штабе не могли оказаться шпионы? Вы, корнет…
— Ну, будет, — вступился Давыдов. — Я уж сам разберусь. Вы, Александров, поедете со мной и укажете мне на этого офицера.
— Денис Васильевич, дозвольте и мне с вами, — стал напрашиваться Алексей. — У меня в этом бою полвзвода легло. Все офицеры ранены.
— Не будь по-вашему! — князь выпрямился во весь рост, тронул костяшкой пальца усы. — Знаю, чьи это штуки!
— И по-твоему, князь Петр, не будь. — Строго и решительно сказал Давыдов. — Лично разберу это дело. Кого след накажу, кто заслужил — награжу. Реляции за этот бой Главнокомандующему подам, чтобы довел до государя вашу доблесть в защите Отечества. А государь вас за то своей лаской не обойдет. От себя велю — всем три дни отдыха.
— Можно бы и начать, — смиренно проговорил появившийся из сумерек Волох. — Господину полковнику кушать пора.
— И токмо ему? — подбоченился Давыдов.
Быстро запылал костер. Гусары притащили от часовни бревна, уложили вокруг скамьями. Волох приволок и распечатал кованый сундук, начал выгружать под одобрительные голоса. Ничего особенного не было: коньяки, колбасы, сыр.
— Где нашел-то? — похвалил его Давыдов.
— Так что в карете.
— Королевская, стало быть, снедь, — яростно жует колбасу Буслай. — А король голодным ко сну отойдет?
— Там две фуры сеном гружены, — ворчит так, чтобы его не услышали, Волох. — Ему до зимы хватит.
Небо светлеет от луны, а вокруг черно, особенно как шагнешь от костра.
— Ночуем здесь, — устало говорит князь. — Поутру уж тронемся.
За ужином, понятно, не долго и не весело посидели. Стали укладываться: где стоял, там и лег. Поначалу вроде бы тишина обуяла округу. А вскоре начались вздохи, стоны, вскрики — каждый по-своему этот день вновь переживал.
Алексей лежал рядом с отцом: укрыты попоной, под головами — седла, под рукой — оружие. Отец, забывшись сном, постанывал. Алексею было нестерпимо жаль его. Он долго не мог уснуть, все глядел в высокое звездное небо, считал упавшие звезды и думал: как бы отправить отца в имение. Так ничего путного на ум и не пришло.
Начал морить сон. Но едва Алексей закрыл глаза, все замелькало перед ним: мутный блеск окровавленных сабель, дымки пистолетных выстрелов, искаженные болью, злобой, ужасом лица, оскаленные лошадиные морды, всюду кровь — бьет ключом, течет и капает. И вдруг словно вынырнул из глухой глубины — зазвенело, закричало, застонало, загремело… Неужели когда-нибудь это забудется?
Поутру изготовились к переходу. Стали сумрачно поредевшим строем. Пленных с конвоем отправили накануне. Обоз сформировали, еще две фуры освободили для раненых — для тех, кому за ночь стало худо.
