– Ну? – спросил Эдмунд добродушно. – Что бы ты хотела сказать моей сестре?
– О господин мой! – с этим восклицанием маленькая проститутка бросилась к Эдмонду и обняла его колени. – Не велите прогнать меня на улицу. Клянусь, я буду честной и преданной служанкой для моей госпожи. Поверьте мне, я знаю, чего от меня ждут.
Ее греческая речь была на удивление правильной и с верными ударениями. Она поползла к Розамунде на четвереньках, а затем распростерлась на полу, коснувшись его лбом.
– Встань! – быстро сказала Розамунда. – В Англии мы ни перед кем не падаем ниц, кроме Бога и Святой Девы.
Но маленькое тельце девушки оставалось распростертым на полу, пряди русых волос беспорядочно разметались по мозаике.
– Кто ты такая? – Розамунда наклонилась и помогла просительнице подняться на ноги. – Откуда знаешь, что должна делать девушка-прислужница?
– Когда-то у меня была собственная девочка-рабыня, – с горечью поведала та. – Нет, я говорю правду, госпожа моя, – поспешно заверила она, Уловив недоверие близнецов. – Я Хлоя Крозо. Мой отец был процветающим торговцем шелком из Никеи. Проклятые турки захватили наш город и вырезали всю мою семью. Осталась я одна. В тринадцать лет мой хозяин продал меня старому сарацину. Не буду утомлять господина и госпожу рассказами о том, что происходило со мной до тех пор, пока мне удалось спрятаться в корзине и удрать в этот город. Здесь меня ждала еще худшая жизнь под арками ипподрома. – Спрятав лицо в ладони, девушка горько заплакала.
– Но почему же, – с любопытством спросил сэр Эдмунд, – ты решилась последовать за мной?
– Потому, благородный господин, что вы были первым человеком, кто взглянул на меня с жалостью, а не с похотью или презрением. – Маленькая византийка подняла заплаканное, заострившееся лицо.
– И ты готова навсегда бросить свое… свое занятие? – недоверчиво спросила Розамунда.
– Клянусь Святой Девой, госпожа. Прибыв сюда, я не собиралась заниматься чем-то дурным. Но для слабой, одинокой девочки это было невозможно. Ведь нужно было жить…
Не отдавая себе отчета в своих действиях, Эдмунд нагнулся, схватил ее за руки и внимательно посмотрел в чуть косые глаза.
– Поклянись святыми мощами, – сказал он на плохом греческом языке, – что все, что ты нам рассказала, истинная правда!
– О господин! Только предоставьте мне возможность… – Она опустилась на колени и снова припала к его ногам, прижимая свое лицо к его бедру с таким пылом, что на лице Эдмунда выступил румянец.
Розамунда расхохоталась:
– Ну, что ты скажешь? Взять мне эту Хлою в служанки?
– Разумеется, если она тебе понравилась. Никогда в жизни брату и сестре не забыть, как
вдруг переменилось выражение худого, бедного, с острым подбородком лица.
– В час Страшного Суда, моя дорогая госпожа, – дрожащим голосом прошептала Хлоя, и слезы потекли у нее по щекам, – Всеведущий ангел вспомнит ваше милосердие. Я постараюсь, о, изо всех сил постараюсь угодить моей госпоже Розамунде. – Она запнулась. – И вам, сэр Эдмунд.
Сэр Эдмунд де Монтгомери и его эсквайр не спеша возвращались с мессы в католической часовне Святого Льва, места богослужений, которое было устроено ради особо уважаемых западных торговцев и венецианских союзников императора.
За несколько последних дней в Константинополе появилось множество вольных рыцарей и их беспокойных спутников, так что часовня всегда была переполнена. Эти воины, по их словам, прибыли в город, чтобы вступить в одну из шести армий франков. Теперь они собирались в столице Алексея Комнина.
Главный гость, армия герцога Готфрида Бульонского, по слухам, насчитывавшая восемьдесят тысяч мечей, уже расположилась лагерем на расстоянии двухдневного перехода от города.
Герт Ордуэй узнал от собратьев-саксонцев, служивших в императорской гвардии, что вассалы герцога Готфрида, следуя через Македонию, несколько раз схватывались с туркополами Алексея Комнина, но армия из Нижней Лотарингии в целом воздерживалась от грабежей в сельской местности, через которую проходила. Имелись также сообщения, что византийские офицеры по большей части встречали крестоносцев гостеприимно, хотя и с опаской.
– А как поживает твоя протеже? – спросил Эдмунд, когда они в плащах, развевающихся на холодном зимнем ветру, шагали по городу; Эдмунда позабавило, что Герт залился румянцем до корней волос своей белесой шевелюры.
– Хлоя вовсе не моя протеже, что хорошо известно милорду. Но говорят, что она хочет выучить наш язык, что старается выполнить любое желание леди Розамунды и притом очень мало ест.
– Ну ладно, а теперь, когда она отмыта и одета в приличное платье, ты же не станешь отрицать, что Хлоя хорошенькая? – Голубые глаза Эдмунда лукаво блеснули.
– Это верно, милорд, – выпалил саксонец, отталкивая в сторону проходившего мимо осла. – Кожа ее сияет чистотой и белизной, напоминая тот камень, которым украшены стены в зале приемов Деспоины.
– Ты имеешь в виду алебастр?
– Да, милорд, а волосы у нее мягкие, как пушок семян чертополоха, – болтал юноша, поправляя топор, висевший у него на боку. – Я обучаю ее саксонскому языку, поскольку миледи предпочитает говорить на нем в своих покоях.
– Как это славно с твоей стороны, – усмехнулся Эдмунд, а тем временем его взгляд, устремленный вдоль улицы, заметил промелькнувший плащ крестоносца, а вскоре приблизился и одетый в этот плащ сэр Тустэн собственной персоной, разрезавший толпу, как нос боевой галеры разрезает волны. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять: произошло нечто чрезвычайно неприятное; единственный глаз ветерана сверкал словно раскаленный уголь.
– Отпустите вашего оруженосца, – буркнул он, – и заходите ко мне.
Сэр Тустэн отпер дверь своей маленькой, плохо освещенной комнаты, а затем повернулся к Эдмунду с потемневшим от ярости лицом.
– Что случилось? Плохие известия от нашего сюзерена?
– Проклятие! Герцога Тарантского предал болтливый язык человека, которому он бесконечно
верил.
Эдмунд схватился за меч.
– Позвольте мне найти его и убить эту собаку!
– Вам это не удастся, – зарычал ветеран, – если вы не примете на душу смертный грех самоубийства.
– Самоубийства? – Холодный пот заструился по шее Эдмунда, стекая на грудь. – Вы полагаете, что я предал своего законного государя? Вы с ума сошли?
– Нет, – последовал из сумрака жесткий ответ ветерана. – Но только два человека слышали, как сэр Уго, посланец моего государя, описывал новую дорогу, по которой пойдут вассалы из Таранто. Причем я точно держал свой рот на замке.
