Карлик зажмурил глаза и снова открыл.
— Вот теперь я вижу, что это действительно вы, — произнес он, с кряхтением садясь на постели. — Иначе и быть не могло. Обо мне вспоминают только, когда нуждаются в помощи. А то, что я болен, никого не волнует. Ни живых, ни мертвых.
— Ты болен?
— А зачем я, по-вашему, тут валяюсь? Все тело ломит…
— Не пей так много вина, и не будет ломить. Ты сможешь позвать сюда Пелагею? Только не говори о моем воскрешении, чтобы никто не подслушал.
Зеркон насупился.
— Вряд ли она придет. Особенно в нынешних обстоятельствах.
Аэций внутренне согласился. Пелагея и раньше недолюбливала Зеркона, а теперь и вовсе не захочет с ним видеться. Вот, разве что, сделать так.
— Позови её под предлогом, что у тебя отыскалась какая-то из моих вещей — кольцо, застежка, что-нибудь ценное, и скажи, что намерен вернуть, — предложил Аэций.
— О, да. На это она непременно клюнет, — съязвил Зеркон. — Драгоценности у неё в чести. Не то, что приятели мертвого мужа… Ох, простите. Не мертвого, а воскресшего. То-то она удивится.
— Послушай, — сказал Аэций, теряя терпение. — Я понимаю, что вы не ладите, но Пелагея — моя жена, не надо её задевать.
— Не буду, не буду, — загородился ладонями карлик. — О женах, как говорили в Спарте, либо хорошо, либо правду. А на вашу жену не должна упасть даже тень подозрений.
В Спарте так говорили о мертвых. А слова про жену, которая вне подозрений, принадлежали Юлию Цезарю, вероломно заколотому в Сенате после многих великих побед. Сравнение было столь очевидным, что сразу бросалось в глаза. Оставаясь в неведении, Пелагея считает мужа погибшим и, должно быть, сходит с ума от тоски, как тосковала Сигун о своих сыновьях…
— Приведи Пелагею — это всё, о чем я прошу, — сказал Аэций.
— Одной ногой я уже в пути, — ответил Зеркон.
Пелагея
По уговору с карликом, он должен был привести Пелагею и выйти из комнаты, а в это время Аэций появился бы из-за полога, что отгораживал нишу со столиком и кроватью. Но Пелагея пришла не одна.
Аэция это несколько озадачило. Спутником Пелагеи оказался Майориан, один из близких друзей Рицимера, в доме которого она приютилась. Аэций не видел Майориана с тех пор, как этот молодцеватый всегда подтянутый сын нумерария покинул военную службу. Их знакомство было недолгим. Майориан успел показать себя очень умелым воином, но потом его начали прочить на должность магистра армии. Аэцию это, разумеется, не понравилось, и между ними состоялся откровенный разговор. После этого Майориан удалился в свое поместье и не показывал оттуда носа. Для многих это произошло внезапно. В происках против Майориана обвиняли Пелагею. Какое-то время она действительно опасалась его возвышения, но по другой причине. По слухам император Валентиниан благоволил Майориану и даже высказывал желание женить его на одной из своей дочери. А именно на младшей, на которую при поддержке супруги императора претендовал и сын Аэция Гаудент. Как любая мать Пелагея испытывала враждебность к сопернику сына. Тем удивительнее выглядело их теперешнее появление вместе.
Обманутые сумраком в комнате они не заметили притаившегося за пологом наблюдателя. Когда Зеркон удалился в соседнюю комнату, Майориан привлек Пелагею к себе и ласково промурлыкал:
— Моя дорогая…
— Пока еще не твоя, — игриво произнесла Пелагея, ускользнув от его объятий. — Теперь, когда Аэция больше нет, мне придется заново выйти замуж. И тот, за кого я выйду, получит мою поддержку. На место Аэция претендует Авит, но Рицимер посоветовал выбрать другого мужа. Если ты согласишься на мне жениться, я сделаю все возможное, чтобы ты укрепился во власти. Впрочем, быть может… у тебя уже есть жена?
Что-то похожее она говорила Аэцию, оставшись вдовой после смерти наместника Бонифатия. Теперь, когда Бонифатия нет, Севастий хочет на ней жениться. Но сам Бонифатий советовал выбрать другого мужа, и, если Аэций согласен, она сделает все возможное, чтобы помочь. Впрочем, быть может, у него уже есть жена?
Аэций сказал тогда, что жена умерла, и тем самым принял её предложение.
Майориан ответил иначе.
— Я не женат и не думал об этом с тех самых пор, как увидел твои глаза, однако, жениться на той, кто меня не полюбит, не стану.
— Но я полюбила. С тех самых пор, как увидела, — заверила его Пелагея. — При каждой встрече от тебя исходило тепло, а Аэций был холоден. Он думал только о первой жене. Повторял её имя во сне. Иногда ошибался, называя меня Сигун. Я боялась, это из-за того, что не могу родить ему сына. Притворилась беременной, нашла младенца, чтобы выдать за своего, и поначалу отношения стали теплее. Но потом из заложников вернулся его настоящий сын, и про нас с Гаудентом забыли. Так что я овдовела задолго до смерти мужа и не вижу причины для траура.
Откровения Пелагеи сразили Аэция наповал. Вот о каких обстоятельствах говорил ему карлик. Никто не ждет его воскрешения. Никто не обрадуется, если увидит живым…
— Эй, сюда, помогите, — послышался голос Зеркона. — Крышка у сундука тяжелая. Не могу открыть.
— Сейчас подойду, — отозвался Майориан.
— Пойдем к нему вместе, — нежно произнесла Пелагея. — Теперь нам незачем разлучаться.
И они ушли. Аэций не видел как. Не смотрел в их сторону. Не прислушивался к шагам. Отныне он в мире мертвых. Там и останется навсегда, как и положено мертвецу.
*
Зеркон вернулся один. Отдернул полог. В руке у него был кубок с вином. Не для себя. Для Аэция.
— Испейте, вам полегчает, — проговорил он кротко, но Аэций не шевельнулся.
— Почему ты мне не сказал?
— Про то, что они любовники? Я намекал, но вы не хотели слушать.
— Про Гаудента, — перебил Аэций. — Про то, что мальчика взяли на стороне.
— Что значит «взяли»? — Зеркон отхлебнул из кубка. — Нашего крошку?
Несмотря на крайнее удивление, у него был какой-то… чересчур испуганный вид.
— Ты что-то об этом знаешь? — спросил Аэций.
— Ничего такого, — отнекался было карлик. — Только то, что мальчика отвезли к вандалам сразу после того, как вас объявили мертвым. У Пелагеи родичи из вандальской знати. Так, может, они и подсунули ей мальчишку, чтобы выдать за вашего сына, а потом женить на дочери императора?
Ковыряться в этом было противно.
— Наплевать, пусть делают, что хотят. — Аэций забрал у Зеркона кубок и отправил его содержимое в горло.
— Принести еще? — спросил услужливый карлик.
Возможно, в другое время Аэций ответил бы — хватит, но сейчас напиться было бы в самый раз.
— Принеси, — сказал он, кивнув. — И себе, если хочешь.
— С большим удовольствием, — живо ответил Зеркон.
*
Дружеская попойка затянулась на несколько дней. Спешить было некуда. Аэций не выходил из дома, на всякий случай, чтобы не встретить знакомых. Зеркон приносил еду и вино, а заодно пересказывал новости, которые удалось подслушать.
Возле реки Недао армия короля Ардариха разбила очередного разбойника, объявившего себя сыном аттилы. В это время вдова императора Лициния Евдоксия отправилась в Африку под крыло короля вандалов, войска которого беспрепятственно заняли Рим. Аэций подозревал, что она столковалась с вандалами еще до того, как убили Петрония Максимуса, но они не станут оспаривать право Авита на трон и вслед за торингами признают его новым правителем Рима.
У Зеркона было иное мнение.
— Не знаю, кого они там признают. Мы живем в ужасное время, когда законных наследников не осталось, а на трон взбираются самозванцы.
— Законный наследник едва меня не убил, — напомнил Аэций. — На троне — место достойному.
— И где такого найти? — заспорил Зеркон. — Судя по слухам, в Риме творится кошмар, беззаконие и грабеж. Там даже вина не достать.
— Ничего. Авит наведет порядок, — обнадежил его Аэций. — Лишь бы ему не мешали тыловые крысы.
— Такие, как Рицимер и его любимчик Майориан? С ними он точно не сладит. Уж лучше бы императором стали вы. Другим я не больно-то доверяю. Может, вы все же вернетесь? При вас, я уверен, Империя заживет как прежде — в покое, мире, довольствии.
