– Мы тоже выйдем из Яффы не с пустыми руками, мой славный эмир, – улыбнулся в ответ Ричард. – И даже мертвая земля и нападения сарацин не смогут остановить моих храбрецов. Вы слышите их пение?
Ничто не остановит нас, когда сердца горят.
Идем мы на Священный Град и не свернем назад.
Пусть враг коварен и жесток, но знаем наперед:
Пришел наш час, зовет труба – мы совершим поход!
Ричард повернулся к аль-Адилю:
– Эти храбрые воины прибыли сюда со всей Европы, чтобы отвоевать христианские святыни. В случае успеха им обеспечено место в раю. Если же удача от них отвернется… Они и тогда не уйдут, и война будет продолжаться бесконечно. И клянусь крестными муками Спасителя, от этого никуда не деться ни мне… ни тебе, друг Адиль.
Король произнес это почти с грустью, но все же в его голосе проскальзывали стальные нотки.
Воин. Воин до кончиков ногтей, каким бы милым он ни был, собственноручно наливая послу сарацин вина, как бы ни играл с ним в сюзерена и рыцаря или просто соперничал в игре в шахматы. Даже сейчас, вновь откинувшись на спинку кресла перед мусульманином, Ричард казался очень сильным и высоким – длинные мускулистые ноги, широкие плечи, плоский живот. Кольчуга, которую он не снимал, даже принимая посла (как и тот, в свою очередь), слабо поблескивала при свете огней, за полотняной тканью наигрывал на лютне менестрель Блондель, но оба они знали, что и музыкант носит меч, который не преминет пустить в ход, если понадобится. Как не преминет и Ричард, несмотря на то, что сегодня он с улыбкой посвятил в благородное рыцарское сословие брата султана. И оба – и аль-Адиль, и Ричард – понимали, что это всего лишь игра.
– Мудрый султан Юсуф не обратил внимания на мои предложения о мире, Адиль, – отставляя бокал, вздохнул король. – Он не внял моим словам, что эта война несет обоим народам только горе и кровь. Мы бы могли договориться…
– Нет, не могли, друг мой Мелек Рик. О, султан Салах ад-Дин несколько раз прочел твое послание, прежде чем написал ответ, но кажется мне, что это ты невнимательно внял тому, что написал Салах ад-Дин. Поэтому я повторю: Эль-Кудс важен для нас не менее, чем для вас. У нас есть священные города Мекка и Медина, но свят для нас и Иерусалим, ибо именно там находится мечеть Куббат ас Сахр [45], откуда наш пророк Мухаммад вознесся на небо на крылатом коне Бораке.
– Да знаю я, знаю, – махнул рукой Ричард. – И все же для вас Иерусалим лишь третий по значимости город, а для нас он – все. И мы не уступим, пока…
– Да знаю я, знаю, – подражая Ричарду в интонации, небрежно перебил его аль-Адиль и так же, как король, махнул рукой. – Вы будете воевать, проливать кровь, погибать. Вот что вас ждет. Ибо уже сейчас Саладин дал клич собирать войска, и повсюду – в Дамаске, в Алеппо, в Каире и по всей Северной Сирии – люди вооружаются и спешат на защиту Эль-Кудса. Улемы [46]в мечетях созывают народ на битву под зеленый стяг Пророка и черные знамена калифа… Собралась громадная армия, предстоят жестокие сражения, и вновь кровь омоет сухие пески Палестины. Да, вы выиграли одну славную битву, Ричард, но война еще не проиграна. И мы не отдадим город, который принадлежал нам исконно.
«Так уж и исконно, – хмыкнул про себя король. – Зазнавшийся аль-Адиль забывает, что этот город принадлежал некогда иудеям, потом римлянам, принадлежал он и христианам, а уже позже явились сарацины и заявили, что этот город – их святыня. Якобы их лжепророк взлетел оттуда на небеса, а Авраам и Иисус Христос поддерживали его под локотки, помогая вознестись. Для этих неверных Сын Божий только пророк Иса… пусть и почитаемый, но не настолько, как следует чтить того, кто отдал себя на расправу, даровав миру спасение…»
Но Ричард не стал спорить с аль-Адилем. Он понимал – в том, что говорит брат султана, есть и своя истина: прольется немало крови. А он, Ричард, ответственен за людей, вверивших ему свои жизни. Поэтому он сменил тон, в нем появилась непривычная для него вкрадчивость:
– Мы могли бы договориться иначе, Малик. К примеру… Я стал особенно уважать тебя, когда узнал, какой ты великий воин и сколько блестящих побед одержал в сражениях. Бесспорно, это султан отдавал приказ, но сражался и побеждал именно ты, Адиль. Я даже знаю, что кое-кто из эмиров почитает тебя куда больше, чем самого Салах ад-Дина.
Ричард умолк и внимательно посмотрел на эмира. Тот слушал с улыбкой, но последняя фраза заставила его напрячься. Однако не только сказанное королем вынудило его замереть, но и то, как теперь рассматривал его Плантагенет: будто товар, раба или породистого скакуна перед покупкой – с кончиков белых замшевых сапог до головы. Сейчас аль-Адиль был без тюрбана, его густые черные волосы с едва заметной проседью на висках были зачесаны назад от мыса на лбу. У него был тонкий, с горбинкой нос, красиво изогнутые брови и черные блестящие глаза – ироничные и полные ума; иссиня-черная борода, подстриженная с необыкновенной тщательностью, аккуратно обтекала пухлые яркие губы; в ней было несколько седых нитей, но само лицо – моложавое и полное достоинства. Станом Малик строен, исполнен силы, нарядно одет, отличается благородством манер. Такой мужчина должен вызывать интерес у женщин.
Именно это Ричард и произнес вслух, сказав, что его гость очень привлекателен и наверняка нравится прекрасному полу. После чего с улыбкой добавил, что знает одну даму-христианку, которую очень заинтересовал его вельможный друг-сарацин. Недаром же она с такой охотой отправлялась с ним на верховые прогулки близ Акры. Это было сделано по уговору меж Ричардом и аль-Адилем, когда король предложил своему приятелю-эмиру втайне от всех познакомиться с его сестрой Иоанной, называемой также Пионой в честь ее любимого прекрасного цветка. И хотя сама Пиона поначалу недоумевала, зачем ей надо кататься верхом в окрестностях города, однако потом сама с превеликой охотой стала выезжать на конные прогулки, а по возвращении ни словом не обмолвилась Ричарду, с кем проводила досуг во время этих выездов. Из чего Ричард сделал вывод – Пиона не хочет, чтобы король положил конец этим свиданиям. А еще он помнит полученную от аль-Адиля записку, в которой тот заверял, что нашел Иоанну Плантагенет просто обворожительной.
– О, наконец-то ты заговорил со мной о дивной королеве Сицилийской, – блеснул в улыбке белоснежными зубами посланник султана. – Я не решался сделать это первым. Однако признаюсь, что с тех пор не единожды вспоминал красоту твоей сестры, Мелек Рик. О, прекрасная Пиона! Ее гордые брови изогнуты, словно лук, губы подобны бутону розы, а сама она тонка станом, как тетива. Жизнь моя увяла бы, как ирис от дыхания пустынного самума, если бы не эта сладкая гурия… венценосная красавица!
