— Ты можешь остаться, дитя мое.
Я с трудом удержался от улыбки, слыша, как шестидесятилетнюю старуху называют «дитя», но дело в том, что Филлида уже много лет была горничною благородной леди и теперь сделана была ее компаньонкой.
После я узнал, что самой мисс Дельмар было около восьмидесяти семи лет, и она до сих пор пользовалась совершенным здоровьем. Филлида была моложе, и старая леди, имея ее в услужении у себя с двадцатидвухлетнего возраста и не замечая полстолетия, пронесшегося над ними, привыкла считать ее ребенком перед собою. Мисс Дельмар, как и все старушки, любила поговорить, и, рассказывая ей, как много я обязан лорду де Версли, я скоро приобрел ее расположение. После я узнал, что она особенно любила племянника. Младший брат его пренебрегал ею, и она говорила о нем только тогда, когда вспоминала, что лорд де Версли бездетен, и что его титул должен перейти к брату.
Она просила меня остаться обедать, и я с охотою согласился. Перед обедом ее собеседница исчезла, и мы остались одни. Она долго расспрашивала меня о лорде де Версли, и я истощил на этот предмет все свое красноречие.
— Племянник часто говорил мне о вас, капитан Кин; я слышала, что вы уже много отличились с тех пор, как оставили его. Кстати, знаете ли, что вы родились в этом доме?
— Да, я слышал…
— Бедная матушка ваша до своей смерти, верно, говорила вам об этом. Я помню ее, она была живая, прекрасная молодая женщина, — старушка вздохнула, — я сама когда-то держала вас на руках.
Здесь, к счастью, разговор перешел к другим предметам.
После чая, прощаясь со старушкою, я получил от нее приглашение почаще приезжать в Маделин-галл.
— Я скоро ожидаю племянника лорда де Версли, — сказала она, — и еще несколько гостей. Полковник Дельмар, двоюродный брат лорда, также должен приехать. Он весьма приятный и любезный человек.
Я с удовольствием принял приглашение и уехал. Дорогою грустные думы снова овладели мною; я вспомнил то, что говорила мне матушка, и горел от нетерпения возвратиться в замок и посетить места, слишком для нее памятные; я хотел встретить лорда де Версли там, где он мог бы вспомнить матушку, юную, неопытную и доверчивую; где он мог бы понять, чем она для него пожертвовала и сколько перенесла, единственно для него.
Возвратясь в Портсмут, я нашел, что мой фрегат не может быть готов ранее трех месяцев, и потому решился провести несколько дней на острове Байте, имея много знакомых между членами клуба. Легко понять, что мне не трудно было попасть в это общество. Чин капитана во флоте его величества есть лучшее рекомендательное письмо для самой высшей аристократии, и как известно, что человек, не имеющий связей и протекции, должен достигнуть этого чина своими собственными заслугами, то его почти везде высоко ценят и уважают; я говорю почти везде, потому что, странно сказать, с давних времен моряки никогда не были в милости при дворе. Между придворными, где редко возвышалось истинное достоинство, нами пренебрегали. При каждом вступлении на престол нового монарха из Ганноверского дома моряки оживали надеждою, которая, однако, скоро исчезала; но, быть может, все к лучшему.
Однако я отвлекся от своего предмета и буду продолжать далее. Я получил приглашение на яхту, и мне было очень лестно внимание благородного командора и гостей. Мы несколько дней были в море, и я совсем неожиданно встретился со старыми знакомыми. Небольшой куттер проходил под кормою нашей яхты; ветер был тихий, погода жаркая, и один из спутников наших, обратясь ко мне, воскликнул:
— Посмотрите, Кин, на эту барку, которая проходит под кормою, — просто редкость! Она принадлежит ирландскому майору О'Флину, как он себя называет; не знаю, зачем тут О, но он добряк и презабавный человек. Вот он стоит: у него преогромные усы. Но всего интереснее его жена: мне кажется, что она ни ростом, ни дородностью не уступает верблюду, которого недавно показывали на ярмарке.
Когда куттер подошел ближе, я увидел на нем женщину огромного роста, в светло-голубом платье, с большим зонтиком в руках; шляпка была снята с ее головы, вероятно от жары.
— Это просто чудовище, — отвечал я, — майор должен быть бесстрашным человеком. Мне кажется, однако, что я где-то видел это лицо.
— Я слышал, что ее отец был комиссаром и оставил ей много денег.
— О, теперь я вспомнил, — отвечал я, — ее фамилия Кольпеппер!
— Так, так, и я теперь вспоминаю, — сказал он.
Читатель, быть может, помнит мисс Медею, которая так хорошо умела сводить концы. Однако, к счастью моему, она не узнала меня. Она напомнила мне то время, когда матушка сама привезла меня на службу и поручила Бобу Кроссу. От этой мысли я перешел к другой. Я вспомнил, что обещал Бобу быть на его свадьбе, и без помощи мисс Медеи, вероятно, позабыл бы свое обещание.
Я еще не виделся со старым Багорном, дядею Дженни, опасаясь, чтобы он не узнал в капитане фрегата прежнего наемщика судов. С летами я становился рассудительнее и не мог не заметить, что обман, который прежде я считал не только извинительным, но даже похвальным, часто имел весьма неприятные последствия.
В день свадьбы поутру я отправился в дом невесты, где собиралось уже много гостей. Боб Кросс представил меня старику Вагорну, который поговорив со мною, вдруг спросил:
— Не знаю, где мы встречались прежде, но мне знаком ваш голос.
— В самом деле? — спросил я, смутясь.
— Да, я тотчас узнаю по голосу. Постойте, капитан, вы были здесь с Бобом Кроссом, когда я в первый раз с ним познакомился; тогда вы были наемщиком судов, а теперь вы капитан, — продолжал старик, нахмурясь.
— Т-с, не говорите так громко, — сказал я. — Вспомните, зачем я приходил к вам. Неужели, способствуя уходу пленника, я мог объявить вам, что нахожусь в службе его величества.
— Правда, — ответил старик, — я не смею осуждать вас. Но Кросс был ли офицером в это время?
— Нет, адмирал назначил его ко мне боцманом уже в Вест-Индии.
— Слава Богу, а я думал, что Кросс также обманул меня; все стараются провести слепого, а слепые очень недоверчивы. Кстати, капитан Кин, слышали ли вы, получали ли вы после того известия об этой девушке?
— Теперь между нами не должно быть секретов, — сказал я, — и потому я открою вам, что вы помогли убежать не девушке, но офицеру, сыну голландского капитана.
— Ну, теперь я не удивляюсь, что вы скрыли свое звание, — отвечал старик, — если бы я знал, что то был офицер, то ни за что не согласился бы помогать вам; но бедной девушке я помог из милосердия, сострадания, как добрый христианин.
— Вы сделали прекрасное дело, и Небо наградит вас.
