Внезапно, будто ниоткуда, поднялись со снега высокие фигуры в полушубках, казачьих шинелях и вообще в чем попало. Мгновенно они молча бросились на казармы, сверкая шашками и штыками. Впереди бежал немолодой офицер с наганом в правой руке. На боку, мешая бегу, болталась кавалерийская сабля.
Командир роты поначалу растерялся и стоял как вкопанный. Но его толкнул и пригнул к земле старый солдат:
— Ложись, стреляй!
Паренек залег и, передернув затвор трехлинейки, прицелился в бегущего офицера. Выстрелил. Увидел, что пуля сбила с головы офицера фуражку, но это не остановило его. Паренек снова передернул затвор и вновь прицелился. «Странно, — подумал он, — почему они не стреляют?» И выстрелил сам. Офицер споткнулся и повалился на землю. Но он был жив, поскольку продолжал кричать что-то бегущим следом за ним казакам.
А они — Бог ты мой! — были уже совсем рядом. И не успел паренек в третий раз передернуть затвор, как набежавший громила со всего размаха огрел его шашкой. Под суконным островерхим шлемом паренек носил толстую кожаную шапку, а потому удар, хоть и был невероятной силы, все же не оказался смертельным. Командир роты потерял сознание…
С красными у арсенала было покончено в несколько минут. Казаки сбивали замки с бараков, грузили ящики на подогнанные телеги.
Выставив караулы, Сбродов зорко посматривал по сторонам, опираясь на винтовку. Его левая нога повыше колена была туго перетянута поясным ремнем.
— Поживее, станичники! — подбадривал он казаков. — У атамана кончаются боеприпасы, пора отходить!
— Слышь, Кузьмич, — подошел к нему казак. — Ты винтовку-то отдай, она завсегда пригодится, на вот, возьми веделицу[51] да обопрись, — он сунул Сбродову подпорку, перекинул винтовку через плечо и снова принялся грузить тяжелые ящики.
От громких криков контуженный командир роты пришел в сознание. Тяжело подняв голову и пересиливая боль, он поднял винтовку, прицелился, выстрелил и от толчка снова лишился сознания.
Сбродов покачнулся, замолчал на полуслове и упал между двух телег. Командир роты даже не почувствовал, как его добивали…
Переполошив ниманский гарнизон, Камов с основными силами отошел на свои прежние позиции на отрогах Кербинского склона. Похоронив Сбродова, он посуровел и замкнулся. Сдаваться он не собирался. Но где сейчас Мизинов, он не знал. А потому пустился наудачу — на восток, через Бурею и Амгунь к озеру Эворон.
Но не знал, что наперерез ему, вдоль Амгуни, идут крупные силы красных. Остатки корпуса генерала Бакича сдались под Уланкомом красномонгольским войскам, и Острецова срочно вызвали в Благовещенск. Дали под его начало четыре тысячи штыков при девяти орудиях и пятнадцати пулеметах и поручили окончательно покончить с мятежниками атамана Камова.
После стремительного рывка белых в Приморье Главнокомандующим Народно-революционной армией Дальневосточной республики был спешно назначен военный министр герой Перекопа коммунист Василий Блюхер. Ознакомившись с состоянием частей и соединений Народно-революционной армии ДВР, новый Главнокомандующий схватился за голову. Ему, кадровому военному, были особенно видны все просчеты и недоделки прежних начальников.
Вернувшись после смотра в свой бронированный железнодорожный вагон, Блюхер выпил стакан водки (в последнее время он стал злоупотреблять этим), кликнул постового и попросил бумаги и чернил. Не любил Блюхер писанину, но деваться было некуда.
Сел за столик у окна, обмакнул перо в чернильницу и, вымучивая каждое слово, написал первую фразу: «Прибыв в Читу и ознакомившись с состоянием армии, я нашел, что части и соединения переживают катастрофическое положение». Передохнул, посмотрел в окно и продолжил: «Отношение прежнего правительства к армии характеризовал бы как индифферентное». Здорово сказано! Бойко, хлестко! Это слово он услышал однажды на партийной конференции на Крымском фронте и по лицам делегатов понял, что более убийственного эпитета для коммунистов не существовало. «Именно так — индифферентное», — удовлетворенно подумал Блюхер и продолжал:
«Жизнью армии и ее нуждами ни правительство, ни Совет Министров, по-видимому, не интересовались, было стремление ничего не отпускать, урезывать, а гражданские учреждения в продовольственном и вещевом отношениях содержать за счет армии…»
«Ладно, хватит политики, без меня разберутся, — укоротил Блюхер свой пыл. — Надо конкретно про войска, тем более что безобразий наворотили тут уйму, сколько дерьма придется разгребать за ними!»
«Отсутствуют помещения для штабов, получить которые можно только за валюту, посему штабы ютятся в несоответствующих помещениях, как, например, штаб морских сил в дровяном сарае без столов и стульев, — писал он дальше. — Такое ненормальное положение, тяжелые объективные условия формирования армии в период хозяйственной разрухи ставят армию в тяжелое положение, вывести из которого средствами республики вряд ли удастся, так как средств у правительства никаких нет…»
«Опять я про политику», — чертыхнулся Блюхер. Он отложил перо, встал, плеснул еще водки, выпил и вышел в тамбур покурить. Приоткрыл дверь — в вагон ворвался свежий забайкальский ветер. Бросил окурок под ступеньки, вернулся в купе и уже более сосредоточенно (так в последнее время всегда было после выпивки) продолжал:
«Снабжение армии находится в весьма тяжелом положении. Захваченные в 1919–1920 годах большие трофеи противника — вещевое и артиллерийское имущество, по количеству вполне могущее обеспечить армию на три-четыре года при соблюдении системы и точного учета, — были в короткий срок хищнически бесконтрольно израсходованы. В настоящий момент армия переживает тяжелый кризис, угрожающий окончательным ее развалом и гибелью. Продовольственный вопрос и питание армии находятся в еще более худших условиях. Части занялись рубкой дров, обжиганием извести, гонкой смолы и рядом других промыслов, реализуя на рынках полученные таким путем продукты производства. Боец, как индивид, в общем стойкий, революционно настроенный, однако еще не изжил вполне свои партизанские наклонности. Мер к подготовке младшего комсостава не предпринималось. Присланные из Советской России 1200 унтер-офицеров использованы по прямому назначению не были, а направлены рядовыми бойцами в части, тогда как из них можно было создать хорошие кадры младшего комсостава. Командный состав армии оставляет желать лучшего.
Ввиду того, что части армии вооружены разнообразными системами оружия, предлагаю срочно приступить к перевооружению. Временно, впредь до пополнения до штата недостающего количества русских винтовок в республике, предлагаю Амурскую дивизию вооружить исключительно японскими винтовками, части же, расположенные в Забайкалье, — русскими трехлинейными винтовками.
