– Иди ко мне на работу.
Тот вяло махнул рукой:
– У меня здесь свой бизнес. Стольким пришлось заплатить, стольких задобрить…
– Сто фунтов в месяц.
– Ч…что?!
– Твоё жалованье будет сто фунтов в месяц.
– А что за работа?
– Сопровождать послов за границей. Телохранителем. Решай быстро. Лошадь есть? Решишь – догоняй. И возьми вот…
И Филипп бросил онемевшему бойцу его кошель с золотом.
Когда выезжали с ярмарочной площади, до них долетел режущий уши отчаянный вопль:
– Не броса-ай!!
А спустя полминуты их догнал и пристроился рядом ещё один всадник.
Бросил своего толстяка? – спросил, не поворачивая головы, Филипп.
– Да чёрт с ним, – отмахнулся Стейк, раскрасневшийся и очень довольный. – Я за такие деньги родную маму брошу!
– Ну, этого делать не придётся. А вот мчаться придётся галопом. Ты как в седле держишься?
– Вполне. Не беспокойтесь, мой господин. А для чего – галопом?
– Четверо головорезов убили хорошего человека. Мы их преследуем. Известие я только что получил – куда они двинулись. Поспешим – застанем в дороге. А не успеем – придётся выкуривать их из монастыря.
– Убийцы – прячутся в монастыре?!
– Так ведь там не знают…
Всю ночь мчались внамёт, лишь изредка переходя на шаг – чтобы остудить лошадей. Под утро, в рассветном мареве проступили впереди контуры трёх огромных скалистых гор. На средней, казавшейся чуть ниже соседних, угадывались коробочки и башни старой, и, казалось, заброшенной крепости.
– Не успели, – заметил Филипп. – Они уже там. И, обращаясь к Джеку, спросил: – Ты их запомнил? Сможешь узнать?
– Узнаю.
– Хорошо. Оружие не потребуется. Думаю – Вьюн тоже там, и о нас уже знают.
Ещё час, медленным шагом, щадя лошадей, добирались до главных ворот. Казавшаяся издали игрушечной, крепость на деле была целым маленьким городом. Помимо главных ворот проехали ещё две арки, три дворика и небольшую площадь, окаймлённую по периметру земляным невысоким бруствером с плотно высаженными на нём цветами. Обогнули круглую высокую башню, в которой совершенно не было ни дверей, ни бойниц. За ней открылся конюшенный двор и тёплые крытые стойла. Десятка два лошадей, находившиеся в отгороженных деревянными бортиками выгулах, были красоты и породы необычайной.
– Богатый монастырь, – сказал уважительно Стейк.
– Нет, – возразил не очень понятно Филипп. – Здесь забывают о том, что такое богатство.
Выбежали конюхи, приняли лошадей.
– Иди за мной, – сказал на ухо Джеку Филипп.
И они двинулись быстрым шагом по каким-то дворовым помещениям с навесами и без них, которые как-то незаметно превратились в комнаты и коридоры.
– Здесь, – шепнул Филипп, когда добрались до маленького, с каменными стенами, зала. – Спрячься и затаись.
Сбоку, в стене, была ниша, шагов пять в ширину и два в глубину, отделённая от зала длинной, в пять тех же шагов, решёткой. В решётке была такая же, из толстых кованых прутьев дверца. Джек послушно шагнул в неё, и она, лязгнув защёлкой-замком, за его спиной затворилась. А Филипп после этого просто повернулся и вышел.
“Тут что-то не так”, – кольнула Джека неприятная мысль. И она всё более укреплялась, по мере того, как шёл час за часом. Он внимательно обследовал камеру – которая именно таковой и оказалась, с узким каменным лежаком вдоль стены и отверстием в полу, в уголке, прикрытым толстой деревянной крышкой с деревянной же ручкой. Дверца и замок выглядели надёжными, сработанными умело и тщательно. Он хорошо это рассмотрел – в свете расположенных в двух углах зала масляных пузатых светильников.
Про него как будто забыли. За стенами, можно было с уверенностью сказать, прошли уже и утро, и день, и вечер.
Наверное, там, в большом, оставшемся за стенами мире, была глубокая ночь, когда дверь вдруг резко раскрылась, гулко ударившись о пристенок, и в залу вбежал человек. Джек обмер. Человек, по виду – крестьянин, лет сорока, здоровый и крепкий, был в разодранной, свисающей клочьями одежде. Глаза его сверкали безумием. У него на плечах, перебросив ноги на его грудь, сидела юная девушка – синеглазая, с распущенными светлыми волосами. До пояса её закрывала – впрочем, не очень успешно – шёлковая белая мужская рубаха с распахнутым воротом. Ниже были мужские же панталоны, заправленные в длинные кожаные сапоги со шпорами. В руке у девушки ярко пылал факел.
– Их-ха-а!! – пьяно прокричала она. – Не туда заехали! – и качнула ногой.
Человек под ней захрипел и, быстро развернувшись, побежал назад, и девушка ловко и хищно склонилась набок, минуя дверную притолоку. Прошёл ещё час. У Джека перед глазами качалось недавно увиденное: живот и бока человека-лошади, покрытые кровью и короткими зубчатыми ранами – следами от шпор.
Джек сидел на краю лежака, прерывисто и часто дыша. Голова странно кружилась. Вдруг перед глазами мелькнуло видение: Генрих, теперь уже мёртвый сын его хозяев, целует эту самую девушку – нежно, трепетно, с обожанием. Джек даже вздрогнул. А после этого дверь в зальчик снова открылась, и вошли двое, незнакомые, со странной ношей.
– Пытался решётку открыть? – спросил один, не обращая внимания на Джека.
– Дважды обследовал, – ответил второй, – но открыть не пытался.
– И ты всё время наблюдал, никуда не отлучался?
– Как можно! Могу рассказать по часам – что он делал. Хотя – и не делал почти ничего. Сидел, ждал.
– Нервы крепкие. Это похвально. У него, по-моему, будет шанс.
И после этого сказал уже Джеку:
– Сейчас ты поешь. Но сначала мы должны тебя обыскать. Повернись спиной и просунь руки через решётку. Свяжем, чтобы всё было спокойно.
– Рук не дам, – спокойно ответил Джек.
– Я так и думал, – так же спокойно сказал собеседник и кивнул пришедшему с ним.
Тот поднял длинную металлическую трубу, на одном конце которой были две рукоятки, разведённые в стороны на манер портновских ножниц, а на другом – натёртая воском верёвка, выползающая в виде петли. Просунув трубу сквозь решётку, её владелец быстро и точно набросил петлю на шею Джеку и, дёрнув к себе, затянул. Потом легонько сжал рукоятки “ножниц”. Петля сдавила шею. Джек задохнулся и побагровел. Петленосец подтащил его к самой решётке и стал держать, а второй тем временем отпер замок, вошёл внутрь камеры и, завернув руки Джека за спину, крепко их связал. Обыскал, забрав всё – даже костяную, со сломанным зубом, расчёску. После этого внёс за решётку два кувшина, корзину с едой и толстый, скрученный в тубу соломенный мат. Вышел, запер дверцу. Сказал равнодушно напарнику:
– Всё. Отпускай.
Тот разъял ножницы, высвободил шею пленника из петли.
