Вы умрете в жестоких муках и навсегда будете прокляты… Тот или та, кто покушается на мою жизнь, познает худшие страдания, нежели те, что терпят грешники в аду! Они дали слово и всегда держат его. Те самые, из преисподней!
Как ни странно, но единственным утешением Од, объятой ужасом из-за того, что она так и не сумела уравновесить чаши весов своей совести, служили воспоминания не об Анжелике, а о Гонории. И когда смерть вцепилась ей в горло, когда ей стало не хватать воздуха, Од молилась только за него.
Жильбер долго мыл руки, очищая их от земли. Он корил себя за злую шутку, которую сыграл со своими крылатыми друзьями. Но они поймут и простят его. Он окуривал улья, чтобы найти короля. Затем он раздавил его, зажав между двумя камнями, и тщательно собрал выделившуюся жидкость,[123] которой затем пропитал платье злой ведьмы, делая вид, будто стряхивает с него пыль. Почувствовав сладостное облегчение, Жильбер рассмеялся. Он сдержал слово, данное рыцарю, и не обагрил свои руки кровью. Он не убивал ведьму. За него это сделали пчелы. В конце концов, если бы злая фея не размахивала руками, не визжала бы как свинья, которую режут, маленькие медовые мухи не стали бы ее жалить. Но тут Жильбер заволновался: не лишил ли он их места в раю? Быстрее, надо возвращаться в мануарий. Его добрая дама должна вот-вот приехать. Радость от предвкушения скорой встречи вытеснила тревогу о судьбе пчел.
Замок Отон-дю-Перш, Перш, октябрь 1306 года
Леоне, лежа в своей комнатке над конюшнями, пребывал в нерешительности. Вот уже несколько часов он взвешивал все «за» и «против». Впервые в жизни одиночество было рыцарю в тягость. Аньес, несмотря на всю свою мудрость и живость ума, не могла дать Леоне совет, ибо речь шла о ее сердечных переживаниях. В других обстоятельствах признаться инквизиции в убийстве Никола Флорена, чтобы снять с монсеньора д’Отона все подозрения, показалось бы ему единственным приемлемым решением. Однако рыцарь должен был оберегать Аньес и разыскать Клемана раньше, чем до мальчика доберутся люди камерленго. Достойно сражаться можно только с достойными врагами. Нечто противоположное было бы безумной глупостью.
Устроившись в маленьком круглом кабинете графа, Монж де Брине, сурово нахмурив брови, занимался текущими делами. Сведения, тайно полученные то тут, то там, совпадали. Казалось, Дом инквизиции Алансона охватила тревожная апатия. Жак дю Пилэ утверждал, что у него появилась необходимость собрать дополнительные свидетельства. Судьи до сих пор не вызвали монсеньора д’Отона на второй допрос, и он по-прежнему томился в камере для свидетелей, то есть для тех, кому еще не удалось предъявить обвинение. Неуверенность приводила бальи в бешенство. Все было готово. Он мог незамедлительно сдержать обещание, данное графу, и отправить мадам Аньес и ее сына на Сардинию, гарантировав тем самым их безопасность. Правда, он держал мадам в неведении относительно намерений ее супруга. Поставить графиню в известность означало бы огласить ей смертный приговор. И все же Монж де Брине пока не терял надежды.
Монж де Брине встал, приветствуя рыцаря де Леоне. Тот кивком отклонил предложение сесть.
– Мсье, вы человек чести и доверяете графу.
– Я люблю его.
– Вы прекрасно знаете этот край, и поэтому я прошу вас о помощи. У нас очень мало времени, поэтому я не буду ходить вокруг да около, пусть и покажусь вам немного грубым.
Монж де Брине молча ждал.
– Нужно организовать лжесвидетельство. Вы считаете это постыдным?
– Чтобы освободить монсеньора д’Отона? Разумеется, нет. Постыдно ставить под сомнение слова графа и обвинять его в преступлении, которого он не совершал. К вашим услугам, мсье. От чистого сердца. Только скажите, как я могу вам помочь.
Женское аббатство Клэре, Перш, октябрь 1306 года
Взволнованная Тибода де Гартамп, сестра-гостиничная, вихрем ворвалась в кабинет Аннелеты, с трудом сдерживавшей грубые слова, вот-вот готовые сорваться с языка. Тибода вертелась на месте, размахивала руками, как обезумевшая от страха гусыня хлопает крыльями, лихорадочно открывала и закрывала рот, что делало ее похожей на карпа, выпрыгнувшего из садка. Усмирив свой гнев, Аннелета как можно мягче сказала:
– Успокойтесь, дорогая дочь, и объясните, что вас так взволновало.
«О-о-о-о» было единственным ответом, которого ей удалось добиться. Аннелета, знавшая, что у Тибоды часто бывают нервные припадки, сохраняла относительное спокойствие. Ей удалось выдавить ангельскую улыбку. Тибода немного пришла в себя.
– Матушка… ваш брат…
– Мой брат? Какой?
– Кровный.
– Грегуар?
– Да, да… Он ждет… в приемной… Он просит вас удостоить его чести и поговорить с ним.
Аннелета Бопре резко встала. На нее нахлынула волна неприятных воспоминаний. Неожиданная боль сдавила ей грудь. Зачем Грегуар приехал в Клэре через тридцать лет после того, как его единственная сестра навсегда покинула отчий дом? Ни он, ни их отец никогда не сообщали о себе или челядинцах и уж тем более не осведомлялись о ее здоровье. Аннелета узнала о смерти матери лишь через несколько лет. Отец и брат поделили наследство, доставшееся им от неприметной женщины, которая жаждала вознестись в райские кущи, полагая, что это событие должно произойти со дня на день. Разумеется, Аннелета отказалась бы от земельных владений и отдала бы свою долю аббатству, постепенно заменившему ей семью, ставшему ее единственной вселенной. Но она хотела бы оставить себе Псалтирь, обложку которой мать вышила изображениями множества улыбающихся крылатых созданий.
Едва Аннелета вошла в приемную, как Грегуар встал и застыл на месте. По всему было видно, что он чувствует себя неуютно. Знахарь растолстел, тело его стало дряблым. Что касается его сына, мальчика лет пятнадцати, он был удивительно похож на отца.
Аннелета ждала. Ей совсем не хотелось облегчать брату задачу. Она не предложила ему сесть, показывая тем самым, что свидание будет коротким.
– Моя возлюбленная сестра… Э… моя матушка…
– Сын мой, брат мой, – в тон ему откликнулась Аннелета.
– Как мы радовались, да что я говорю, упивались счастьем, когда узнали, что капитул выбрал вас новой аббатисой!
– Правда? Значит, вы лучше осведомлены, чем я, поскольку я даже не знаю, жив ли наш отец.
Толстые щеки еще сильнее обвисли.
– Увы! – ответил Грегуар печальным тоном. – Скоро сравняется десять лет, как он скончался. Воспаление легких… Я не сумел его вылечить, несмотря на все мои знания и усилия.
«Еще одна врачебная ошибка», – подумала Аннелета. Отец стал еще одной жертвой, отправившейся в мир иной вслед за многочисленными пациентами обоих шарлатанов.
