всё правильно рассудил. Если заручится поддержкой военного ведомства, то и ссуды получит, и заказы. Надо его поддержать:
— Конечно! На самолёт можно установить бомбодержатели и получится бомбардировщик. Можно перевозить почту, курьеров, можно возить грузы для армии и гражданского населения. Можно быстро долететь туда, куда обычным способом добираться будешь не один день. Да много что можно!
Отец задумчиво смотрит на меня. Я прямо-таки вижу, как в его голове сейчас крутится одна единственная мысль — откуда?
Бодаться взглядами не вижу смысла, ни к чему хорошему это не приведёт. Да и зачем, что и кому я хочу доказать? Отцу? Он и так со всех сторон меня прикрывает, поддерживает во всех начинаниях, одобряет мою позицию. Но и отводить взгляд нельзя, сейчас это будет проявлением слабости, завуалированным признанием в чём-то нехорошем, в трусости. Поэтому держусь и стою прямо, но школа никуда не делась и нахожу отличный выход из этого сложного положения:
— Нужно приобрести землю в пригороде столицы и построить на ней небольшие мастерские. Будем делать не только наши самолёты, но и ещё кое-что. Вон сколько привилегий оформляем, неужели не выберем что-то подходящее? Что и сделать несложно, и на чём заработать хорошо можно.
— Почему не здесь, почему именно в столице? — не удержалась от вопроса мачеха.
— Там проще работать, — перевёл на неё взгляд. Сработало! Уф-ф! Но придётся пояснить, потому как явно не поняла ответ, смотрит требовательно, а в глазах один большой знак вопроса видится. — Большие заводы рядом. Не будет сложностей с размещением заказов…
— Погоди, какие размещения? Ты же только что уверял, что будем сами всё делать? — недоумевает мачеха, смотрит то на меня в ожидании разъяснений, то на отца. К последнему прибегает в качестве поддержки.
— Мы не сможем всё сами делать, не хватит оборудования, специалистов, материалов и мощностей. На первых этапах придётся многое заказывать, те же моторы, например. Не покупать же готовые автомобили, чтобы потом их разбирать на запчасти?
— На что разбирать? — хлопает глазами мачеха.
— На запасные части, — терпеливо разъясняю, нужно же налаживать испорченные моим предшественником отношения? И добавляю тут же. — Дешевле закупать уже готовые моторы и с небольшой переделкой устанавливать их на наши самолёты. Сюда же нужно добавить колёса, их мы тоже не сможем сами делать, ткани на обтяжку крыльев, фанеру, стекло…
— Господи, стекло-то тебе зачем? — удивляется мачеха.
— Будем делать остекление кабины, — начинаю рассказывать, и в этот момент меня перебивает отец:
— Николай, а ну-ка пойдём в кабинет! — и тут же переводит взгляд с меня на жену. — Дорогая, извини, но нам с сыном нужно срочно переговорить. Ты же сможешь удовлетворить своё любопытство в другой раз.
Да дома идём молча, отец впереди, за ним я, замыкает наше шествие мачеха. Уже у крыльца осторожно прикасается к моей руке, вынуждает тем самым удивлённо оглянуться.
— Николай, ты только постарайся сначала выслушать отца. Дмитрий Игоревич тебе добра желает. Просто… — женщина замялась. Видно было, как с трудом подбирает нужные слова. Наконец, договорила. — Ты очень сильно изменился за время нашего отсутствия. И я, и отец это видим и пока не знаем, как к этому относиться. Прежний ты был злой мальчишка, вздорный и слабохарактерный, нынешний же совсем другой. Мне тяжело с тобой таким разговаривать, а уж отцу… Поэтому прошу, выслушай всё, что он тебе скажет и не торопись с ответом, подумай сначала хорошо. Услышал ли ты меня?
Кивнул в ответ. Говорить нечего, да и не хочу. А подумать есть над чем, хотя бы над этими словами. С чего бы это Дарья Александровна меня предупреждать принялась?
— Ступай, не нужно отца заставлять ждать, — отпустила мой локоть мачеха, улыбнулась и перекрестила напоследок.
И это было очень, очень неожиданно…
Вошёл, притворил за собой дверь, остановился посередине.
— Чего замер? Проходи, садись, — отец подождал, пока я усядусь в кресло, подошёл к двери и плотно её притворил. На мой вопросительный взгляд ответил:
— Чтобы любопытные не подслушивали.
Уселся в своё любимое кресло, помолчал, потарабанил пальцами по столешнице, тихим голосом заговорил:
— Если бы не был твёрдо уверен, что ты мой сын, то сегодня подумал бы, что подменили тебя! — нетерпеливым движением руки остановил готовые вырваться у меня слова, продолжил так же тихо, но твёрдо говорить. — Ещё весной мой сын не был способен не то, что своими собственными руками что-то сделать, но даже подойти к мастерским! Это был, как ты неоднократно во всеуслышание заявлял, не твой мир. Ты никогда не разговаривал с простыми людьми, держался своего круга приятелей. Да, мне не нравился твой выбор, но я молчал, уважая его. Надеялся, что со временем ты сам разберёшься, кто из них кто… Всё-таки ты мой сын, кровь своё дело сделает. Так я думал. И оказался отчасти прав.
Отец не утерпел, встал на ноги, прошёлся до окна, постоял минуту молча, развернулся, уставился мне в глаза пристальным взором:
— Как можно так измениться за одно лето? Что так на тебя повлияло, что ты забыл не только своё первое увлечение, эту Марию Удомскую, но и её прилипалу-братца. А Жорж? Раньше мы только про него и слышали. Жорж то, Жорж сё. То он от нас не вылезал, то ты с ними в одной компании пропадал днями. А теперь как обрезало! Не скрою, я этому очень рад и горд за тебя. Но что так могло на тебя повлиять, что ты переменился буквально на глазах?
Сижу, слушаю, молчу. Что сказать, не знаю. То есть, знаю, конечно, но об этом лучше промолчать. Отец же подождал-подождал, да и снова заговорил:
— Может быть, кто-то другой, более опытный и старший подсказывает тебе все эти мысли? Кто? Учителя? Нет, Степан говорил, это у тебя началось ещё раньше, до их прибытия в усадьбу. Тогда единственное, что можно предположить, это появление нового товарища? Ты должен, просто обязан меня с ним познакомить. Пойми, это и в твоих интересах тоже! — и тут же совершенно не к месту добавил. — Всё-таки ты мой сын…
— Знаешь, — после короткой паузы я медленно, с расстановкой начал говорить. — Всё то, о чём ты сейчас говоришь, я забыл. Погоди, не перебивай. Дело в том, что после падения с крыши сарая я потерял память. Полностью. Не
