— Логика железная. Тебе учёным быть — прямая дорога, если, конечно, в лагерь не загремишь на долгий срок. Уяснил, надеюсь, что это от тебя зависит?
— Уяснил.
В очередной раз Берия напряжённо вчитывался в обзорные записки Деканозова о материалах, связанных с госбезопасностью и поступавших в канцелярию Сталина с мая 1943 года…
Владимир Деканозов слыл в аппарате Лаврентия Павловича интеллектуалом. В конце тридцатых его перебросили на работу в наркомат иностранных дел, и войну он встретил в должности посла СССР в Германии. Обмененный на гитлеровского посла в Москве, Владимир Георгиевич вернулся на родину и получил от Сталина втык, но был «прощён» и снова стал доверенным заместителем Берии. Только с ним Лаврентий вынужденно поделился проблемой школьников. Озадаченный шефом, Деканозов принялся осторожно копаться в Сталинской почте в поисках информации, раскрывавшей причину столь причудливого отношения Хозяина к «Четвёртой Империи». Он добросовестно делал выжимки из документов, попадавших к Вождю и имевших отношение к репрессивным ведомствам: НКГБ, НКВД, СМЕРШу, Прокуратуре, Военной прокуратуре, Военному трибуналу и Верховному суду. Никакого намёка на связь, пусть даже косвенную, с этим уголовным делом он не нашёл — материалы, в обязательном порядке проходившие через епархию члена ГКО, прежде чем попасть на стол к Верховному, ничего не проясняли. Оставался ещё наркомат иностранных дел, чьи документы традиционно изучались чекистами, но и там Деканозов ничего не сумел обнаружить.
Обескураженный член ГКО не понимал, где кроется причина. Возможно, имело смысл продолжить поиск и вывернуть наизнанку всю остальную почту Сталина, но ковыряться в бумагах, не имевших прямого отношения к карательной системе и, скорее всего, никак не связанных с делом, представлялось нецелесообразным особенно потому, что получить эти материалы, совсем не привлекая внимания со стороны, было непросто.
Проанализировали список лиц, персонально допущенных в мае к Вождю. Ни на какие мысли он не навёл ни Владимира Георгиевича, ни самого Лаврентия Павловича. Да и не так уж просто получалось добывать полную информацию обо всех Его контактах, особенно, не ставя в известность третьих лиц, а показывать кому-то ещё, что он залез в Сталинское хозяйство, Берия не посмел, боясь гнева «громовержца». Ещё, правда, очень осторожно, была прощупана почва в идеологическом отделе ЦК ВКП(б) — как ни крути, а «императоры» покусились на святыни марксизма, — но и там был полный штиль.
Оказавшись в тупике, Берия по инерции заставлял Деканозова просматривать соответствующую почту до сентября включительно, а заодно и отфильтровать апрельские материалы. Не получив утешительной информации, он почувствовал, что даже слегка раскис. Лаврентий Павлович привык решать сталинские головоломки и ребусы на гроссмейстерском уровне, а тут с удивлением обнаружил, что не справляется с «кроссвордом из журнала "Костёр"».
Однако дело было не в потере бдительности Берией — он в принципе не мог добраться до личного обращения Рузвельта, послужившего причиной сталинских приказов в отношении детей. Переписка Вождя была недоступна никому, кроме него самого.
* * *
Отложив материалы Деканозова, Лаврентий Павлович поехал домой и вскоре сорвал гнев на поваре — кто-то же должен был ответить за то, что он ел не в радость и пил без охоты. Даже женщины ему в этот день не захотелось. Он разделся и лёг в постель. Тяжёлый хмель сделал своё дело — оберчекист заснул, но сон был неспокоен и неглубок. В его сознании соединились досада сегодняшнего дня и помутнение от алкоголя. Скорее это был даже не сон — он то проваливался куда-то в абсолютную тьму, то на мгновение приходил в себя, не осознавая в полной мере, что с ним происходит. Там, куда падал, во мрак, его мучили какие-то чудовищные кошмары.
…Сначала он вытягивался во фрунт перед пятнадцатилетним оберштурмбанфюрером СС Армандом Хаммером, одновременно почему-то оказавшимся Российским государём императором. Вместо короны на голове у новоявленного императора красовался танкистский шлем. Концы стоячего воротника серого кителя Хаммера с плетёными серебряными погонами соединял гитлеровский крест «За заслуги», а на левой груди самодержца поблёскивала звёздочка Героя Социалистического труда. В одной руке император Хаммер держал скипетр, а в другой, вместо Державы, покоилось одно из драгоценных пасхальных яиц Фаберже, которые его дядя, пользуясь «имперской» благосклонностью, десятками выволакивал на Запад. Самодержец-оберштурмбанфюрер оценивающе посмотрел на преданно застывшего обервертухая и печально сказал: «Будешь таким тупым, Лаврентий, я никогда не присвою тебе звание "фельдфюрера НКВД"».
…Потом Берия лежал на операционном столе под ножом у одетого в чёрную гестаповскую форму обергруппенфюрера Петра Бакулева, которому в качестве медбрата ассистировал его отец — советский медицинский генерал Александр Бакулев. Увидев в кюветке инструменты, Лаврентий Павлович заканючил: «Пётр Александрович, товарищ врач, не режьте меня, пожалуйста». В ответ он услышал: «Запомни, щенок! Я тебе не товарищ и не врач, а "господин обергруппенфюрер". Вскрыть тебя мне всё равно придётся — есть точная информация, что в твоем брюхе находится тайник с протоколами руководимой и направляемой тобой антисоветской организации "Четвёртая Империя". Ты их сожрал, чтобы уйти от ответственности».
Лаврентий проснулся от духоты и страшной сухости во рту. Плохо соображая, он накинул стёганный китайский халат с атласными отворотами и вышел в соседнюю комнату. Стол уже полностью прибрали, и теперь его украшала гора фруктов в хрустальной чаше и батарея бутылок с винами, коньяками и прохладительными напитками. Из серебряного ведёрка торчали щипцы, воткнутые между кубиками недавно заменённого льда.
Берия взял большой фужер и примерно наполовину заполнил его любимым «Варцихе». Поморщившись, он залпом осушил ёмкость и закусил коньяк лимоном. Кислота свела скулы, и оберчекист заел её несколькими ягодами узбекских «дамских пальчиков» цвета опавших кленовых листьев. Теперь он почувствовал, наконец, что немного пришёл в себя.
Дверь тихонько приоткрылась, и показался верный Саркисов.
— Что-нибудь ещё желаете?
— Нет… хотя, пойди сюда.
Полковник по-кошачьи преодолел путь до стола и преданно замер.
— Давай выпьем. Ты чего будешь?
— Что и вы, Лаврентий Палыч.
— Разлей, — шеф показал на бутылку коньяка.
Выпив, он надкусил сочный плод хурмы и, прожевав, распорядился:
