Но – забыл. Потому и дали мне в самой что ни на есть глухомани, под Нижним Новгородом. Не иначе как Андрей Щелкалов расстарался. Он хоть и не в Поместном, а в Посольском приказе, да и до того сидел в Разрядном, но все одно – достаточно шепнуть кому надо, и готово дело.
Нет, сам город там, как мне рассказали, здоровенный уже сейчас. Пускай нет завода-автогиганта, зато вся транзитная торговля с Востоком идет через него, Казань и Астрахань. К тому же поместье это совсем рядом с городом, сплошь среди сосновых боров, как и хотел. Даже называется сельцо Бор.
Единственный, но существенный недостаток – оно по ту сторону Волги. Если взбунтуются татары, черемисы или прочая шушера – гореть моему красивому деревянному терему в три этажа, который я там уже возвел в своих мечтах, жарким пламенем. Ну да ладно. Сам виноват, так чего уж теперь. Да и не о том мне пока надо думать, а как бы побыстрее переделать все дела да утянуть царя обратно в Москву. Разумеется, проездом через поместье Андрея Тимофеевича.
Одна беда – с Машей я заранее так и не увиделся, не объяснил ей, как оно все на самом деле произошло со Светозарой. Хотел было сразу отпроситься у царя, но вот незадача – прикатили послы. Поздно отпрашиваться. Теперь уже точно не отпустит. А в утешение себе можно вспомнить наставления школьных учителей, что общественное надо ставить превыше личного. Или все-таки попробовать отпроситься? Осторожненько так, вскользь. Вдруг что выйдет?..
Попробовал. Однако результат оказался предсказуемый – никуда меня не отпустили. Момент был действительно неподходящий – мало того что ожидали послов из Речи Посполитой, но вдобавок в Новгороде продолжал гостить доктор Фелинг – еще один посланник, представлявший особу Мекленбургского герцога Иоанна Альбрехта, полгода назад ставшего тестем союзника Иоанна – датского короля Фредерика II.
Фелинг – называю его именно так, как все величали, – оказался весьма настойчив в своей просьбе отдать сыну и наследнику Иоанна Альбрехта Ригу, которую, дескать, обещал еще Сигузмунд II Август. Отказывать ему напрямую было нельзя – науськает на Русь своего зятя, и царь приобретет очередного врага, каковых у него и без того пруд пруди. В то же время государь во внешней политике предпочитал держать слово, а Рига нужна была ему самому, и отдавать ее за здорово живешь совсем не хотелось.
Посол же, преподнесший от имени герцога шикарный дар – золотого льва, украшенного драгоценными камнями, продолжал настаивать на своем. Ничего не скажешь, не поскупился Иоанн Альбрехт на подарок, да оно и понятно – Рига стоила десятка львов. Но отдавать город за одно украшение – Иоанн на такое идти не собирался, вот и пришел ко мне за свежей оригинальной отговоркой. Как придуманной мною увертки, лежащей на поверхности, не заметили бояре и сам царь, не знаю. Не иначе затмение нашло. На все головы. Разом. Или они посчитали, что с таким войском взять какую-то жалкую Ригу дело нескольких дней, и стоит только захотеть, как она будет наша?
– Разве на Руси принято делить шкуру неубитого медведя? – заметил я, и мгновенно понявший мою мысль Иоанн радостно улыбнулся, но я на всякий случай продолжил, чтоб окончательно внести ясность: – Я понимаю, государь, что с таким победоносным войском, как у тебя, можно идти не только на Ригу, но и на Краков с Варшавой. Однако ты, царь-батюшка, человек слова, а в ратном деле допустимы всякие случайности. К тому же есть такая дурная примета – ежели в чем-то уверишься, оно обязательно не сбудется, хотя и должно.
– А ты просишься отъехать, фрязин, – попрекнул меня Иоанн. – А ежели он еще что удумает? Нет уж, сиди да слушай. Мне твоя голова тут потребна.
– Понятно, – вздохнул я.
Только не подумайте, что я вам жалуюсь на свою разнесчастную жизнь, где имею сплошные минусы неизвестно во имя чего. Очень даже известно, поскольку конечная оплата – сватовство к Маше – с лихвой перекрывала все нынешние неудобства. Имелись и другие хорошие стороны.
Во-первых, отношение окружающих. Нет, не холуйство и лизоблюдство. Им цена пятачок пучок, тем более подлинное искусство лести здесь еще не освоили, а потому комплименты отвешивали тяжеловесные, грубые и неудобоваримые.
Зато все вопросы решались влет. Например, с тем же поместьем. Вечером поговорили с царем, а наутро позаследующего дня меня разыскал переполошенный подьячий Поместного приказа и, поминутно «земно» кланяясь, вручил грамотку, а в ней все честь по чести: «Дадено сельцо Бор князю и думному дворянину Константину сыну Юрьи рода Монтекова земель фряжских…» Далее в тексте следовал перечень – тысяча четей срединной[50] земли, столько-то дворов в селище, количество тяглецов и так далее. Даже напоминание имелось, что мне надлежит выставить с них десять ратных людишек, ну и прочее.
Во-вторых, имелась и еще одна хорошая сторона – бытовой комфорт. Речь не об охране. Кому я нужен – мне и своих ратных холопов за глаза. Но все остальное тоже на самом высшем уровне. Насчет попить-поесть у меня и раньше не возникало проблем, приодеться – тут каждый сам как хочет, но было и кое-что еще. Например, лучшее место в церкви во время богослужения. Ни тебе давки, ни толкотни. Вокруг сплошной простор, потому что близ Иоанна просто так не пристроишься – жди, пока не пригласят.
Или, скажем, банька. У Висковатого, при всем моем к нему уважении, с мыльней, как она тут называется, было все хорошо, но и только. Не мог Иван Михайлович париться от души, сердчишко ему не позволяло, а потому он и не обращал особого внимания на всякие мелочи, из которых состоит не только вся наша жизнь, но и ее маленький кусочек – баня.
У Воротынского мыльня была не в пример царскому печатнику, поскольку он в этом деле понимал толк и свои многочисленные рубцы и шрамы, набухшие от жара, с удовольствием подставлял под березовый веник.
– Нутряной зуд ими и усмиряется, – приговаривал он.
Но только впервые попав в мыльню вместе с царем, я понял, что такое настоящая роскошь. У Воротынского мятный квас поддавали только на каменку, а в шайки, где распаривались веники, его лишь добавляли – для аромата. Тут же их мочили строго в квасе.
У Воротынского в предбанничке лавки застелены кошмами, покрытыми белыми простынями. У царя лавок не было вовсе – сплошь кошмы в двадцать-тридцать-сорок рядов. Для мягкости. У Михайлы Ивановича нет-нет да и вынырнет из-под простыней, закрывающих разбросанные по полу душистые травы, колкий стебелек, у Иоанна – черта с два. У Воротынского все чисто, все выскоблено, а у царя сами полки в парилке меняли каждый месяц.
А взять массаж. Не знаю, как там в Китае, Индии или Японии, не бывал, но поверьте, что у царя мастеров этого дела тоже хватало. И я получал ни с чем не сравнимое наслаждение, когда они вдвоем на пару вначале охаживали меня вениками, а потом начинали мять тело, замешивая его, как опытная хозяйка тесто. Что лепили – не знаю, но в итоге получалось очень приятно. Уверен, что так усердно они не трудились даже над Иоанном, опасаясь невзначай причинить государю боль, зато по отношению ко мне отрывались на всю катушку.
