Моя смиренная служанка Рагнфрид пришла ко мне и сказала, что на постоялый двор для странников пришли два обмороженных человека… И какой-то голос шепнул мне: Это не обычные люди. Их привели ко мне, и я сразу поверила им, мой муж уехал к конунгу и нашел себе там новую любовницу. Я упала на колени, поцеловала своего брата и сказала: Я буду любить тебя всю жизнь…
Я верю ему, он мой брат. Я верю ему, и если он не мой брат, я готова вырвать свое сердце и бросить его на ветер или съесть, как собака поедает свои вырванные внутренности. Я выколю ему глаза— и себе тоже, — если тот, кому принадлежат эти прекрасные, горящие глаза, свидетельствующие о силе мужа и мудрости Бога, не мой брат.
Если он не мой брат, я зарежу его и изжарю на медленном огне, я раздеру свои одежды и, нагая, буду плясать перед этим медленным огнем. Я сброшу с себя все одежды и, отказавшись от чести, нагая буду плясать на глазах у дружинников моего мужа. Каждого из них я возведу на свое ложе, пройду, нагая, по всем покоям нашей усадьбы, преклоню колени в церкви перед святым образом Девы Марии и вознесу к небесам свой вопль: Он не мой брат!
Но если он мой брат, я преклоню колени перед святым образом Девы Марии и посыплю свои волосы золой, как Рагнфрид посыпает свои, я откажусь делить ложе с моим мужем и вообще с кем бы то ни было. Или напротив, если будет на то воля Божья, впервые смиренно буду служить своему мужу, радуясь, что он мой муж. Я сделаю все потому, что этот человек мой брат. Во мне поет голос: он мой брат! Он тоже дитя конунга Сигурда, брат мой по плоти и по духу, брат перед Богом и перед людьми, перед ветрами небесными, перед ночной тьмою, перед жарким светом лета! Он мой брат!
Он имеет право быть конунгом, и я подтверждаю это. Я потребую, чтобы он объявил себя конунгом, заставлю его, я плюну в него, зарежу, прикажу убить, вздернуть на дереве, закопать в землю, если он не потребует того, что принадлежит ему по праву. Он будет конунгом и моим братом, конунгом и моим братом, будет так или не будет ничего, будет так или ему смерть. И я сказала ему это.
Я стояла перед ним, и мне хотелось упасть на колени. Многих мужчин я познала— мой муж часто уезжает из дома — многих мужчин я познала, и мой муж не знает об этом. Но я впервые вижу такого красивого, сильного, горячего, мудрого, нежного мужчину, с таким неземным лицом и глазами, к которому я равнодушна как женщина, но которого готова любить как сестра.
И я сказала ему это.
Пресвятая Дева Мария, я так и сказала ему, он стоял передо мной в бедном платье, с обожженным морозом лицом, и я сказала ему: Ты сын конунга! И увидела, что он плачет. Потом я тоже плакала в его объятиях, только мы двое, только мы, у меня не было потребности обладать им, как женщина обладает мужчиной, мне хотелось любить его только, как сестра любит брата.
И я сказала ему это.
Он подарил мне нежность, какой я не знала, разбил мое одиночество, которое никто был не в силах разбить. Он увезет меня отсюда, где меня сделали наложницей, туда, где я жила в юности и где меня почитали как дочь конунга.
И я сказала ему это.
И он сказал мне: Я увезу тебя туда как дочь конунга.
***
Было серое холодное утро, до начала поста оставалось два дня. В Хамар в Вермаланде пришла ватага воинов, вид у них был жалкий. Это были берестеники, разбитые в сражении при Рэ, конунг Эйстейн пал в этом сражении. Часть его людей бежали в Теламёрк, часть — сюда. Возглавлял отряд Сигурд из Сальтнеса.
Сигурда рубанули по лицу, нос у него был изуродован, рана болела. Голос тоже изменился от удара дубиной по шее. Раньше у него был красивый голос, теперь — словно надтреснутый, все это сломило Сигурда, его поддерживала только ненависть. Башмаков на нем не было, он не сделал себе башмаков даже из бересты, которая часто выручала берестеников. Но на морозе береста становится хрупкой и сломалась бы, если бы ее сейчас стали гнуть. Он ходил босиком, в рваной одежде. Вид его был страшен.
Скупыми словами Сигурд рассказал о сражении.
— Нас было немало, но мы многого не учли. Снег был глубокий, люди ярла утрамбовали его и им было удобно биться. Мы же увязали в снегу.
Сигурд сплюнул кровью. В его голосе на слышалось особенного горя, когда он сообщил, что конунг Эйстейн пал. Зато он оживился, и лицо его исказилось от ненависти, когда он сказал, что конунг Магнус не понес большие потери.
— Чести нам это не прибавит, — сказал он.
Сигурд был уже не прежний, но все-таки он остался в живых, и мы сказали, чтобы утешить его:
— Не все твои враги смогут хвалиться этой победой.
С ним в отряде были его младшие братья, Йон и Вильяльм. Я их увидел впервые. Вообще-то они были красивые парни, но теперь вид у них был жалкий. Вильяльму проткнули мечом живот, он обмотал его тканью и походил на брюхатую женщину. Его мучила жажда, и он молил дать ему воды еще до того, как мы внесли его в дом. Думаю, он был не в себе и уже давно шел, не понимая, что происходит. Вильяльм не узнал своих братьев, когда они хотели помочь ему. Он отбивался от них, ему казалось, что он все еще сражается при Рэ, его пришлось скрутить, он плакал.
Йон побывал к смерти ближе, чем его братья. Он бежал с поля сражения. Люди конунга Магнуса преследовали его, и он забрался в колодец, где во льду была прорубь. Ему удалось спуститься под лед — к счастью, вода стояла низко и подо льдом хватало воздуха. Йон стоял на цыпочках на дне, высунув над водой только рот и нос. Он весь заледенел, наступила ночь, потом рассвело. Один из его преследователей увидел свежие следы на снегу возле колодца и наклонился посмотреть. Ему захотелось пить, он нашел ковш, зачерпнул воды и напился. Йона он не заметил, но уходить не спешил. К колодцу подошли несколько воинов, они привели с собой пленника. Пленник кричал, что он не берестеник, а напротив, сражался на стороне конунга Магнуса. Какие у тебя доказательства, спросили они. Отведите меня к конунгу Магнусу, он сохранит мне жизнь. Этого мы не сделаем, ответили воины и зарубили его. Йон, стоя в колодце, слышал, как они препирались, не зная, что делать с трупом. В конце концов они спустили его в колодец, чтобы оставить жителей усадьбы без питьевой воды. В колодце стало тесно.
Теперь их тут было двое, одинаково скованных морозом, но когда наступил вечер, Йону удалось выбраться из колодца, опираясь на покойника. Он не смог прочесть над ним молитву, и это мучило его, когда он бежал из усадьбы. Он бежал долго, сил у него оставалось мало, а мужества и того меньше. В темноте он заблудился и снова вернулся к своему колодцу. От ужаса он закричал, но воины уже ушли и его никто не слышал. Он подбежал к дому, толкнул дверь ногой и вошел внутрь. В доме была только старая женщина. Она крикнула ему, что ее дочери тут нет, решив, что этот воин в заледеневшей одежде — охотник до девушек. Женщина кричала, что ее дочь Гудвейг ушла к своему жениху в Рафнаберг, а потом прибавила, что ее мужа убили и бросили в колодец, а ей одной его не вытащить. Его зовут Бьярти.
