13-е декабря. При выходе из Ковно мы видели ту же сумятицу, что и ворот Вильно. Вся толпа стремилась к мосту, хотя лед Немана был достаточно прочен, чтобы выдержать вес артиллерии. Повсюду валялись трупы наших несчастных солдат – они погибли, хотя до конца этой роковой кампании оставалось так немного. Особенно нам горько было видеть среди них полковника Видмана. Он был одним из тех немногих офицеров Почетной Гвардии Италии, который наравне со всеми преодолевал трудности похода, но силы его иссякли, возле моста он упал и умер – он не успел живым покинуть Россию.
Бедствия, постигшие армию, не пощадили и Императорскую Гвардию, где каждый день многие из ее солдат умерли от голода, холода и усталости. Среди этих жертв я видел одну по-настоящему достойную восхищения. Это был старый гренадер. Он лежал на ковненском мосту, мимо него проходила толпа, с уважением глядя на его форму, его ордена и, прежде всего, на три его нашивки. Этот мужественный человек, казалось, ждал своей смерти с предельной твердостью, и не унижался до бесполезных мольб и уговоров. А когда случайно мимо него проходили некоторые из его товарищей, он сделал последнюю попытку подняться, но не смог, и, чувствуя приближение смерти, собрал все свои силы, и сказал одному из них:
– Оставьте, мой друг. Вы не сможете мне помочь. Мне жаль, что я умираю, сокрушенный врагом, с которым мы не смогли справиться. Только голод и зима сумели довести меня до такого состояния. Это тело, покрытое десятками шрамов, каждый день разрушалось из-за недостатка хлеба. Но даже если враг действительно одержал победу с помощью сурового климата, не дайте ему глумиться над наградами, которые я получил, сражаясь против него. Отдайте моему капитану этот орден, который я получил на поле Аустерлица, также возьмите и мою саблю, которой я сражался при Фридланде, и она останется по-прежнему опасной для русских, если приближающаяся весна позволит нам прошагать по Петербургу так же, как и по Москве.
Утром 13-го декабря из 400 000 воинов, которые начинали кампанию, Неман у Ковно перешли едва лишь 20 000 человек, из которых, по крайней мере, две трети не видели Кремля. Перейдя на другой берег реки, похожие на призраки, вернувшиеся из ада, мы с ужасом смотрели назад, на дикие земли, где мы так много страдали. Никто не мог поверить, что когда-то мы смотрели на эти земли с завистью, и каждый считал бы себя обесчещенным, если бы пришел туда одним из последних.
Сойдя с моста, мы повернули налево, чтобы попасть в Гумбиннен. Многие же хотели идти направо, со вчерашнего вечера они упрямо верили, что нужно идти в Тильзит. Мы – те, кто шли правильной дорогой, прошли совсем немного, и путь нам преградил крутой подъем на высокую гору, который оказался бы гибельным для наших экипажей, если бы они у нас были. Множество тележек и фургонов, хранившихся в Ковно, а также великолепный артиллерийский парк, только что прибывший из Кенигсберга, остались у подножия этой возвышенности.
Как только мы вошли в Польшу, наши солдаты разбрелись по разным дорогам и шли уже как простые путешественники по той стране, которая шесть месяцев назад была сплошь покрыта нашими многочисленными войсками. Вечером король Неаполя и принц Евгений остановились в Скроде.[157] Утром (14-го декабря), после нашего ухода из этой деревни, казаки вошли в Ковно, перешли через замерзший Неман и рассыпались по громадным степям Польши, где они убили или взяли в плен многие из наших отставших солдат, которые думали, что они в безопасности, и были убеждены, что русские не пойдут дальше Немана.
Из Скроде многие пошли в Торн, но вице-король продолжал следовать в Гумбиннен, и прибыл в этот маленький городок после того кратких остановок в Пильвишках, Вирбаллене[158] и Даркемене[159] (14-е, 15-е, 16-е и 17-е декабря). Оттуда он отправил своего адъютанта генерала Джиффленгу в Кенигсберг с приказом всем войскам 4-го корпуса, стоявшим на тильзитской дороге двигаться в Мариенвердер.[160]
Кенигсберг, будучи первым большим городом в непосредственной близости от нашего пути, вскоре до отказа заполнился теми, кому удалось уйти из Москвы – здесь они надеялись отдохнуть и прийти в себя после стольких перенесенных ими страданий. Кофейни, рестораторы, меблированные гостиницы не могли ни за какие деньги не могли удовлетворить всех желающих. Чтобы войти в любое из этих заведений, необходимо было прорываться через плотные толпы беженцев всех видов. Холодно было ужасно, но нас грела сладкая мысль, что мы теперь сможем согреться, к тому же удовольствие от того, что мы теперь сможем получить все необходимое, усиливала ее еще более, поскольку за шесть месяцев каждый из нас утратил все те вещи, которые делают жизнь приятной и комфортной.
Король Неаполя приехал в Кенигсберг, но встретили его без особой радости. Командующие корпусами расквартировали свои войска в городах вдоль Вислы и заняли города Плоцк, Торн, Мариенберг,[161] Мариенвердер и Элбинг.[162] Вице-король покинул Гумбиннен, проехал через Инстербург[163] и Велау[164] (18-го и 19-го декабря), чтобы посетить поля сражений у Фридланда, Эйлау и Гейльсберга (20-е, 21-е, 22-е декабря). Там он почтить память героев и посвятил немного времени полезным размышлениям, стараясь, таким образом, держать себя в форме даже при таких ужасных обстоятельствах (27-го декабря). В Мариенвердере Его Высочество занялся сбором всех остатков 4-го корпуса. Проведя тщательную поисковую работу, нам удалось собрать около восьмисот раненых – вот все, что осталось сорокавосьмитысячной армии, пришедшей в Россию из Италии. Они пострадали не от руки противника, они стали жертвами безрассудной и неблагоразумной политики своего вождя, который, не удовлетворившись покорением лучшей половины Европы, хотел помериться силами с могучими природными силами этой огромной и полудикой страны. Затем вице-король отправил в Италию и Францию тех офицеров и солдат, чьи недуги не позволяли им участвовать в новой кампании. Он наградил отличившихся солдат, и весьма справедливо и сурово наказал тех немногих, кто опозорил себя трусостью и дезертирством.
Таковы были те ужасные бедствия, которые уничтожили мощную армию, опрометчиво ввязавшуюся в эту самую амбициозную и самую неудачную из всех кампаний. Заглянув в глубины истории, мы увидим, что никогда со времен Камбиза, не было еще такой армии, солдатам которой пришлось бы так страшно мучиться и страдать. Таким образом, осуществилось хвастливое предсказание Наполеона об этой кампании, но с той разницей, что не Россия, а сам он был «обречен, и свершилась его судьба». Однако, счастливым результатом этой катастрофы стало то, что Европа освободилась от деспота и вновь обрела свободу, а Франция – свое счастье.
