На нашем собеседнике был берет, низко надвинутый на лоб, и я не мог отделаться от подозрительности, с которой относился ко всем незнакомым людям в этом огромном портовом городе. Но мэтр Аймер уверил меня, что Стамбул – самый безопасный и спокойный город на свете, особенно по ночам, когда за порядком повсюду следят отряды янычар. Трактирщик посоветовал нам пойти с писцом, в котором узнал одного из слуг господина Гритти.
И вот, сердечно распрощавшись с мэтром Аймером, мы покинули кабачок. Едва мы очутились на улице, как наш провожатый сказал:
– Вы – люди Хайр-эд-Дина и прибыли сегодня на том корабле, что король пиратов прислал из Алжира. Я не хотел вам мешать и ждал, пока вы не напьетесь вдоволь.
Именем Аллаха я заклинал его объяснить мне, откуда он, скромный посетитель пивного погребка, знает, кто мы и откуда прибыли. С таким видом, словно речь идет о самых обычных вещах на свете, наш провожатый ответил:
– Узнав, что янычары охраняют ваш корабль, господин Гритти сразу послал за вами лодку и уже ждет, чтобы выяснить, нет ли у вас для него каких-нибудь важных сообщений.
Я открыл рот от изумления, а Антти проговорил:
– Мы, стало быть, вроде как овцы, которых пастух гонит, куда ему нравится. А может, это и впрямь воля Аллаха, и тут уж ничего не поделаешь.
Поскальзываясь на нечистотах, которые выбрасывались прямо на улицу, мы взбирались по кривому переулку на вершину крутого холма, и я никак не мог отделаться от ощущения, что каким-то образом вновь решается моя судьба.
Наконец мы добрались до дома, окруженного высокой стеной, и вошли во двор через маленькую калитку, которую наш провожатый отпер собственным ключом. Дом был погружен во мрак, и я начал подозревать, что нас заманили в ловушку, а потому старался держаться поближе к Антти. Но как только мы очутились в передней, я заметил свет, лившийся из внутренних покоев дома, обставленного в венецианском вкусе. И тут же мы услышали звуки скрипки…
«Писец» вошел в одну из освещенных комнат, чтобы сообщить о нашем прибытии. Когда я из любопытства хотел последовать за ним, из-за занавески высунулась черная рука и так крепко схватила меня за плечо, что я вскрикнул от боли. Из темноты бесшумно выступили два вооруженных негра. Без единого слова они скрестили перед нами кривые сабли, не давая двинуться дальше. Я вновь подумал о нашей участи – и меня охватили самые скверные предчувствия, но Антти со своим обычным простодушием прошептал мне на ухо:
– Не волнуйся, Микаэль! Мы запросто справимся с ними, если только мне удастся хорошенько скрутить одного и как следует врезать другому по самому чувствительному месту!
Он улыбнулся неграм и принялся их дразнить, ощупывая их мощные мышцы; мне стоило немалого труда унять брата. К счастью, вернулся «писец» и пригласил нас в освещенные покои, после чего исчез, скрывшись за занавеской.
Мы смело вошли в комнату и низко поклонились, коснувшись кончиками пальцев своих лбов и пола. Мы решили, что при встрече с таким влиятельным человеком, как господин Гритти, учтивость нам явно не повредит.
Подняв глаза, я увидел уставленный серебром и золотом стол, освещенный множеством свечей и свисающей с потолка люстрой венецианского стекла. В кресле, удобно откинувшись на спинку, сидел мужчина, облаченный в роскошный костюм венецианского дворянина. Приподняв кубок, сей господин поприветствовал меня по-итальянски. Лишь многочисленные морщины на его лице указывали на то, что он гораздо старше меня. В остальном он был таким же стройным и худым, как я. Однако я обратил внимание на то, что глаза у него покраснели и припухли от пьянства. Рядом с креслом стоял еще один человек, одетый в турецкий шелковый халат. В руке этот человек держал скрипку. На голове у него был тюрбан, украшенный перьями и драгоценными камнями. Это был самый великолепный и самый красивый мужчина, какого мне доводилось видеть. Осанка у него была гордой, и его словно окружал ореол света – так что нельзя было отвести от этого человека глаз. Его молочно-белая кожа была нежной и бархатистой, как у юноши, хотя ему уже наверняка минуло тридцать. Его блестящие темные глаза насмешливо смотрели на нас с Антти, будто тот, кому они принадлежали, сам отлично понимал, что нет такого существа на земле, которое, взглянув на него, не воспылало бы к нему самой преданной любовью. Но спокойная уверенность в себе, с которой держался этот удивительный человек, не производила впечатления надменности, а свидетельствовала лишь о врожденном чувстве собственного достоинства. Наряд мужчины поражал не богатством, а отменным вкусом и изысканностью. Одеяние это могло показаться какому-нибудь простаку почти скромным – несмотря на драгоценные застежки и огромные алмазы в перстнях и серьгах.
Когда глаза мои встретились с очами этого поразительного человека, меня охватил странный трепет. Я упал перед мужчиной со скрипкой на колени и прижался лбом к ковру. Чуть поколебавшись, Антти последовал моему примеру и рухнул ниц. Пол задрожал, на столе зазвенела посуда…
Господин Гритти неестественно рассмеялся и, вертя в руках кубок с вином, сказал:
– Почему ты проявляешь к простому скрипачу такое почтение, с каким должен относиться прежде всего ко мне, хозяину этого дома?
Я покорно ответил:
– Даже если он – всего лишь скрипач, то футляр его инструмента – весь мир, а разные народы – струны, по которым человек этот водит смычком, наигрывая все, что пожелает. Его гордый взгляд говорит о том, что господин сей – блистательный вельможа, твои же заплывшие глаза, любезный Гритти, свидетельствуют лишь о невоздержании в еде и питье, несвойственном благородным людям. Он встречает меня, стоя, ты же сидишь, развалившись в кресле, и не приветствуешь меня с надлежащим уважением, хотя как посланец Хайр-эд-Дина я считаю себя во всем тебе равным.
Господин Гритти, оскорбленный моими словами, презрительно спросил:
– Как можешь ты, раб и слуга пирата, считать себя равным венецианцу высокого рода? Если ты хочешь извлечь из знакомства со мной какую-нибудь пользу, тебе надо держаться попочтительнее.
Но мысль о его сомнительном происхождении придала мне смелости, ибо хотя бы в этом отношении он был ничем не лучше меня. И я проговорил:
– Это я хочу извлечь из знакомства с тобой какую-нибудь пользу?! Ты что-то путаешь! Да разве ты велел бы тайно привести меня сюда, если бы сам не надеялся на то, что встреча со мной принесет тебе немалую выгоду?! Я, конечно, допускаю, что ты представляешь здесь Венецианскую республику. Но я – полномочный посол властелина морей Хайр-эд-Дина. И как ты думаешь, к кому из нас Диван отнесется более благосклонно – к тебе, гяуру-христианину, или ко мне, правоверному мусульманину?
