Сэру Вальтеру страстно хотелось отправиться в Лондон за своей невестой, но король решительно протестовал, не желая, чтобы молодой человек подвергал себя новым опасностям. Вальтер должен был ограничиться встречею невесты в Диеппе.
Королева написала Беатрисе письмо, в котором просила ее немедленно вернуться к ней. Хотя письмо было написано в мягких выражениях, но все-таки это было приказание. Передать его по назначению поручено было Горнби, которого должен был сопровождать особый служитель.
Горнби вез с собою и другое письмо — от Вальтера, который извещал свою невесту, что, по приказанию короля, он принял фамилию Тильдеслей.
Как ни грустно было для леди Фенвик расстаться с близким ей человеком, но приходилось все-таки отпустить Беатрису.
Переезд в Диепп совершился без всяких приключений.
Увидев свою невесту, сэр Вальтер горячо прижал ее к груди — и оба они почувствовали, что прошли для них дни горя и печали и наступил новый, счастливый период.
Для будущей леди Тильдеслей готовился сюрприз, о котором знал только Вальтер: в Руане ее встретила королева с принцем, прибывшие сюда в коляске, запряженной четверкой. Ее величество встретила свою фрейлину самым сердечным образом и приказала ей пересесть в ее экипаж.
Немедленно по прибытии в Сен-Жермен Беатриса была принята королем. Иаков на этот раз изменил себе, и его угрюмое холодное лицо просияло.
На другой день приехала мадам де Ментенон поздравить Беатрису с возвращением и с помолвкою.
Свадьба Беатрисы состоялась на третий день после ее возвращения. Венчал их верный спутник отец Джонсон в присутствии королевской семьи и всего двора. По окончании церемонии королева горячо обняла Беатрису и надела ей на шею великолепную золотую цепь.
Сэр Вальтер и леди Тильдеслей оставались при Сен-Жерменском дворе до 1699 года, когда их имение было возвращено им, и они получили возможность, после многолетнего изгнания, вернуться в родной Майерскоф.
Горнби занял прежний пост.
Первым делом новых хозяев было поставить в церкви над прахом полковника достойный его памятник.
Остается сказать несколько слов о судьбе злосчастного сэра Джона.
Благодаря исчезновению Гудмана у правительства не оказалось второго свидетеля, требуемого законом по делам о государственной измене, и сэра Фенвика суд должен был оправдать. Тогда правительство прибегло к другому способу и внесло новый закон о покушении на короля. Этот закон встретил сильную оппозицию в обеих палатах и лишь незначительным большинством голосов прошел в палате лордов. Правительство, разумеется, поспешило его утвердить.
Уступая горячим мольбам леди Марии, король Вильгельм готов был уже простить ее мужа, но, к несчастью, в это дело вмешался граф Шрусбери.
— Ваше величество, — говорил он. — Конечно, леди Фенвик заслуживает сожаления, но, удайся только этот заговор, Англия заслуживала бы еще большего сожаления. Страна не только проливала бы слезы, как благородная леди, но и обагрилась бы потоками крови лучших своих граждан.
Эти соображения поколебали короля, и он согласился оказать осужденному единственную милость; ему должны были отрубить голову на Тауэр-Хилле.
Утром в день казни сэр Джон трогательно простился со своей преданной женой.
— Прощай, моя дорогая. Я умираю, примиренный со своею судьбой. Мне жаль только расстаться с тобой. Пусть кровь моя падет на голову моих врагов, которые довели меня до этого. Я ожидал большего милосердия от принца Оранского. Я пощадил его, когда он был в моей власти.
Вошел майор Вентворт с тюремщиком: хотя он не сказал ни слова, сэр Джон понял, что его ведут на казнь.
Поцеловав в последний раз жену, упавшую в обморок, он обернулся и твердо сказал:
— Я готов, г-н майор.
У дверей его тюрьмы стояло несколько алебардистов и карета, в которую ему предложили сесть. Затем весь кортеж последовал к месту казни.
У главных ворот Тауэра к ним присоединился отряд стражников, а у Бульварского выезда их встретил шериф, сопровождаемый своими копьеносцами.
На Тауэр-Хилле был уже воздвигнут эшафот. По прибытии кареты его немедленно плотным кольцом окружила конная гвардия. Впрочем, в мерах предосторожности не было и надобности: зрителей было немного, да и те держали себя очень робко.
Взойдя на эшафот, сэр Джон вздрогнул, увидев плаху и стоящего около нее палача в маске с топором в руке. Холодная дрожь пробежала по всему его телу, но он быстро овладел собою и поклонился палачу.
Воцарилось глубокое молчание. Шериф объявил осужденному, что если он хочет сделать какие-либо заявления, то может сделать это сейчас же. Осужденный воспользовался этим разрешением и подошел к решетке эшафота. Его благородная фигура возбудила общее удивление, к которой примешивалось и заметное сочувствие.
— Моя преданность родине остается незапятнанной, — сказал он громким голосом. — Я всегда старался удержать корону для законного наследника по прямой нисходящей линии.
В толпе поднялся шум. Но сэр Джон не смутился и продолжал:
— Сердечно благодарю тех благородных людей, которые отвергли несправедливый закон о покушении, без которого нельзя было погубить меня на плахе. Да благословит Бог моего законного государя короля Иакова и восстановит Он его на престоле для блага народа, который не может благоденствовать, пока не имеет законного правительства.
Шериф тронул его за руку и объявил, что он запрещает ему говорить далее на эту тему.
— Я кончил, — отвечал сэр — Джон.
Он упал на колени и стал молиться:
— Прими, Господи, дух мой с миром.
Отстранив приблизившегося священника, он несколько секунд молился молча. Затем он обнажил шею и положил голову на плаху.
Раздался глухой удар — и красивая голова упала на подмостки эшафота. Палач поднял ее и показал присутствовавшим.
Толпа ахнула и стала расходиться. Все было кончено.
