— Да какая разница, пусть хоть вся плантация говорит об этом! Ни одно из этих черных животных не посмеет издать и звука — они знают, что с ними за это будет.
Зная мадам Аннет, я не хотел даже думать о том, что это могло бы быть, но поскольку она чувствовала себя столь беззаботно, я не видел причин и самому беспокоиться, так что беззаботность моя все росла. У меня вошло в привычку открывать одно из окон в спальне так, чтобы мы могли слышать, если кто-нибудь будет приближаться к дому со стороны дороги. Но на третий день я забыл это сделать, и мы не услышали стука копыт по мягкой траве.
К тому времени мы только что прискакали к финишу. Аннет лицом вниз лежала на кровати, как всегда, молчаливая и сосредоточенная, а я пытался вызвать в ней хоть какие-нибудь теплые чувства, заведя веселый рассказ и легонько похлопывая ее по бедрам. Неожиданно она напряглась под моей рукой, и в то же мгновение в коридоре перед нашей комнатой раздались шаги и послышался голос Мандевиля: «Энни! Хэлло! Энни, голуба моя, вот я и дома! Я привез…» — тут двери распахнулись, и он застыл на пороге, а его широкая улыбка сменилась гримасой ужаса. Я смотрел на Мандевиля поверх крупа распластавшейся Аннет, раскрыв рот от удивления и вмиг окаменев от страха.
— Боже мой! — ахнул Джонни. — Негодяй!
Ну, что ж, я не раз слышал нечто подобное как до, так и после. Конечно, такое высказывание не добавляет решительности. Но вряд ли среди живых найдется мужчина, который при этом может быстрее меня впрыгнуть в панталоны. Я вскочил с кровати и бросился к окну еще прежде, чем последнее слово сорвалось с губ Мандевиля, и уже почти успел застегнуть пояс, как вспомнил, что до земли мне пришлось бы лететь добрых двадцать футов. Я повернулся, как загнанная в угол крыса, как раз когда муженек Аннет уже догонял меня, размахивая бичом и ревя от гнева. Я увернулся от удара и проскользнул мимо него к дверям, на мгновение замерев на пороге и в панике оглянулся. Взбешенный плантатор летел уже прямо к постели, и с криком «Грязная шлюха!» он снова взмахнул бичом. Однако Аннет, которая успела лишь привстать на колени, коротко бросила:
— Не смей трогать меня! Брось кнут!
И он… сделал это. Он пал на колени перед обнаженной маленькой фигуркой, что-то забормотал, а затем повернулся ко мне, с лицом, налитым кровью. Я бросился бежать, на ходу натягивая бриджи и лихорадочно ища выход, как вдруг на верхней площадке лестницы появилась мужская фигура. Я услышал крик Мандевиля «Хватай его!», хотел проскочить мимо неожиданного препятствия, но не успел. Что-то ударило меня по лбу, отбросив на спину, белый потолок завертелся у меня перед глазами и я провалился в никуда.
Вряд ли я находился без сознания больше, чем несколько минут, но когда пришел в себя, я был связан сыромятными ремнями, кровь заливала мне глаза, а голова раскалывалась от боли. Я лежал на нижней площадке лестницы, а человек, который сбил меня с ног, стоял рядом, пиная меня сапогом по ноге. Вокруг раздавался дикий шум. Мандевиль рвался совершить убийство, а остальные пытались его успокоить. Я повернул голову: два или три человека удерживали его, но когда он заметил, что я пришел в себя, то замахал руками и заревел:
— Ты, чертов ‘блюдок! Ты, вонючий пес! Да я за это всю кровь у тя высосу из сердца! Я тя распну! Пусти меня, ребята, я вырву его грязные потроха!
Они боролись с ним, а один все приговаривал:
— Не пускай его! А ты, Люк, оттаскивай парня! Быстрее! Пока не свершилось непоправимое! Черт, Мандевиль, да постой же ты, наконец!
— Я хочу убить его! Я тольк’ распотрошу его, как свинью! О, парни, пустите меня! Он опозорил меня! Он набросился на мою милую Аннет, на это беззащитное ‘аленькое создание! Пустите меня к нему!
Мужчина, стоящий рядом со мной, крякнул, ухватился за ремень, стягивающий мою грудь, с неожиданной силой приподнял меня, а затем, словно мешок, проволок меня куда-то через холл и резко зашвырнул в одну из комнат. Затем вошел сам, захлопнул дверь и прохрипел:
— Полежи-ка здесь, дружок, и не дергайся, не то тебе же будет хуже.
В руке он держал кнут, и я понял, что им-то он меня и приложил. Это был высокий, здоровый малый, с густыми усами и блестящими серыми глазами, которые сардонически изучали меня, пока он продолжал:
— Лежи спокойно и ничего страшного с тобой не случится. Вижу, ты большой мастер полежать, особенно с кем-нибудь. Боюсь, что Мандевиль такого же мнения. — И он кивнул на дверь, за которой все еще раздавался рев плантатора.
Я постарался собраться с мыслями и мозг подсказал мне, что этот парень не питает ко мне злобы.
— Клянусь спасением, сэр — воскликнул я, — развяжите меня! Я смогу все объяснить, уверяю вас! Поверьте, Мандевиль ошибается…
— Да, сейчас мне кажется, что так оно и есть. Правда, он все еще полагает, что ты «похитил честь у его ‘аленькой лей-ди». Я ее видел, и она меньше всех женщин, которых мне доводилось знать, похожа на маленькую обиженную леди. Расскажи, какая она, когда голая, эта смазливая чертовка? — он рассмеялся, наклоняясь ко мне. — Ну, приятель, как она в постели? Мне всегда было интересно…
— Освободите меня! Уверяю, я смогу все объяснить…
— А сейчас что, не можешь? Лично я в этом сомневаюсь, — он опять прыснул. — А если бы я был Мандевилем, то не стал бы тебя и слушать. Я бы попросту перерезал твою глотку и все. Так-то, сэр. Но лучше заткнуться, кажется, именно это он и сам намеревается сделать.
Я попытался подняться на колени, а шум в холле все нарастал, похоже было на то, что друзьям Мандевиля все еще приходилось силой сдерживать его. Мне удалось встать на колени и я, постанывая, просил Люка развязать меня, но он лишь покачал головой, а когда я стал настаивать, то одним ударом опрокинул меня на спину.
— Говорил я тебе лежи смирно? Я и так много уже сделал, спрятав тебя, — он снова засмеялся, и я неожиданно понял, что это его хорошее настроение вызвано вовсе не симпатией ко мне, — здоровяк просто развлекался.
После этого я уже не осмеливался пошевелиться и лежал, дрожа от страха. Казалось, прошла целая вечность, когда, наконец, отворилась дверь и вошли все остальные. Мандевиль шел впереди, взъерошенный и пыхтящий от гнева, но, судя по всему, к тому времени он уже несколько пришел в себя. Но это было слабым утешением — я еще никогда раньше не видел, чтобы на меня смотрели с такой яростью.
— Эй, ты! — его голос напоминал рев дикого животного. — Я убью тя, слышь? Убью! Потому что ты грязный подонок. Да, сэ’, я намерен полюбоваться на вашу ссс-мерть — за все ваши деяния! — В уголках его рта собралась пена, он был в бешенстве. — Но прежде чем я это сделаю, ты кой-что расскажешь этим джент-менам, ты покаешься в том, что пытался изнасиловать мою жену! Ведь все так и было, а? Ты пробрался сюда, неожиданно набросился на нее и попытался обесчестить! — он с минуту молчал, переводя дыхание, лицо его посинело. — Ну, г’ри — так все и было!
