— Главное не бездельничать, не жалеть себя. И если счастье — дело провидения, то удобств и комфорта можно добиться и самой. А Эдгар, надо отдать ему должное, приучил меня жить в роскоши.
Я помнила, как баловал и лелеял ее Эдгар. Вспомнила и вчерашнее его откровение. Но говорить-то ей об этом я не собиралась. Сказала только, как жестоко было с его стороны пригласить ее на свадьбу.
— Да, мне больно было получить подобное приглашение.
Ее шаль сползла, и она поспешила запахнуть ее. И сказала запальчиво:
— Но я сама хотела увидеть венчание, увидеть его невесту.
Зачем ей было распалять свою боль? Но я поняла. Даже боль от Эдгара была ей сладка. И тогда я осторожно заговорила о том, что Эдгар как ее опекун вполне может выдать ее замуж по своему усмотрению.
В глазах Гиты застыл серебряный лед.
— Посмотрим, как у него это получится.
Сколько вызова в голосе! Словно не понимает, что у графа Норфолка на нее все права. Однако она держится так, словно имеет нечто, подкрепляющее подобную уверенность.
И я вскоре поняла, что это «нечто».
Прибежал Адам. Подсел к Гите, обнял. Я бы хотела еще поговорить с ней, но при ребенке это было невозможно — он всецело завладел вниманием Гиты. Я терпеливо ждала, пока они наговорятся. Какой-то пустой разговор — был ли Адам хорошим мальчиком, как он ест, по-прежнему ли отказывается от меда, ведь ему надо есть мед, он такой полезный.
Как-то так случилось, что, ластясь к Гите, Адам стащил с нее шаль. И возможно, будь Гита не такой тоненькой, я бы ничего не заметила. А так… Платье, лежавшее легкими складками, неожиданно натянулось на небольшом, но явственно выпуклом животе.
Так вот отчего Гита куталась в шаль. Она не хотела, чтобы кто-то узнал… Кто-то, кто может сообщить Эдгару или попросту растрезвонить, что внучка Хэрварда носит под сердцем ребенка от мужа Бэртрады. Ублюдка, незаконнорожденного. И теперь мне стало ясно, что она имела в виду, не желая возвращаться в монастырь или отвергая ухаживания Хорсы. Бедная девочка… Теперь о ней снова начнут болтать злые языки.
Я быстро отвела взгляд. Но занервничала, и Гита, похоже, заметила это. Тогда я заторопилась, сообщив, что надо возвращаться. Адам был недоволен, он хотел еще побыть с ней. Тогда Гита, заверив, что вскоре пришлет мальчика с Утрэдом, сама вышла проводить меня. По пути я неожиданно вспомнила о нашей первой встрече, и это воспоминание позабавило нас обеих. На прощание мы сердечно обнялись.
— Храни тебя Бог и все святые, Гита! Боюсь, что их помощь будет тебе весьма кстати.
Она печально кивнула. Поняла, что мне все известно.
Когда я вернулась в замок, там уже вовсю шло веселье. Гости сидели за столами, горело множество факелов, в центре зала выступал фигляр, подбрасывая и ловя разноцветные шарики. Затем зазвучали песни. Они были откровенно сладострастными, в них говорилось о великой страсти и счастье разделенного чувства. Читались и стихи — все на ту же тему любовного томления. Все это было так непохоже на буйные застолья саксов, на всем лежал отпечаток благородных манер, столь почитаемых нормандской знатью, особенно в присутствии дам. Без дам и норманны позволяли себе свалиться пьяными под стол. Я жила при дворе, знала это и не обольщалась показной церемонностью пира. Хотя и мне было приятно сидеть на пиру, нарядной и сдержанной, внимая песням о любви.
Подобные куртуазные празднества здесь, в Англии, были в новинку. Поэтому многие из английских приглашенных просто диву давались, как откровенно поют на пиру о любви и ее усладах, да к тому же большинство песен обращены к прекрасной новобрачной. Я услышала, как один барон негромко говорил соседу, как это граф Эдгар не вызовет всех этих нахалов на бой. Зато английские дамы были восхищены, а одна, муж которой строго велел ей удалиться и не слушать подобное бесстыдство, попросту расплакалась.
Начались танцы. Со своего места я наблюдала, как Эдгар под руку с женой вышел в круг танцующих. Они раскланивались, обходили друг друга, изящно соединив ладони. И бесспорно, были красивой парой. Но сейчас, глядя на Бэртраду, я невольно сравнивала ее с Гитой. Конечно, Бэртрада красавица, но отчего-то мне подумалось, что при всей ее яркой внешности она уступает Гите. Было в новой графине нечто неприятное: этот колючий взгляд, жесткий рот, манера держаться подчеркнуто надменно. Гита же была мягче, от нее словно исходило тепло.
И еще я заметила, что когда Эдгар отходил к гостям, возле молодой графини тут же оказывался Бигод. Конечно, невесте не возбраняется отвечать на любезности гостей, но уж больно часто ее можно было увидеть с этим белобрысым норманном. К чести Бэртрады, она ни разу не подарила ему более теплого взгляда или более любезного ответа, чем прочим. А этих прочих подле нее было множество — все эти английские вельможи, стремившиеся засвидетельствовать почтение дочери короля, и особенно ее свита, так и вьющаяся вокруг. Как я поняла из разговоров, многие из них собираются остаться в Норфолке, дабы составить ее двор. Но большинство рыцарей и дам, прибывших с этой внебрачной дочерью короля, были худородными дворянами, находящимися на жалованье. А значит, Эдгару придется раскошеливаться на их содержание. Он-то, бесспорно, человек не бедный, но я еще не знала никого, кто бы согласился содержать столько нахлебников.
В какой-то миг граф и графиня приблизились к скамье, где сидели я и еще несколько дам в летах, не принимавших участия в танцах. Эдгар с Бэртрадой только покинули круг танцующих, оживленные и улыбающиеся. Эдгар заметил меня, подошел, увлекая за руку супругу.
— Ты все сидишь в уголке, моя милая Риган.
Я встала, поклонилась, и он представил меня жене.
— Это моя невестка, вдова моего брата, леди Риган из Незерби. Она моя помощница, мой незаменимый друг. И столько сделала, чтобы сегодняшние торжества прошли как должно.
У меня на душе стало тепло от его слов. Боже, какой же он все-таки славный человек! Но тут я почувствовала взгляд Бэртрады. Та насмешливо осмотрела меня с головы до ног. Глаза холодные, уголки губ презрительно опущены.
— Да, Риган де Шампер в девичестве, если не ошибаюсь.
Я поклонилась.
— Мне лестно, что ваша милость помнит меня.
— Да, припоминаю. Что ж, меня устроит, если мне станет прислуживать женщина столь древнего нормандского рода. Надеюсь, вы будете так же послушны, как и при моей сестрице Матильде?
Я опешила. Сколько презрительного высокомерия в ее голосе. За что?
Она уже поворачивалась, чтобы отойти, но Эдгар удержал ее.
— Миледи, вы ошибаетесь. Леди Риган не прислуга. Она член семьи.
