— Хватит! Не говори больше ни слова об этом! — Отвернувшись, она закрыла глаза, но Доменико, схватив ее за запястья, силой повернул к себе.
— Я нажил себе десятки врагов, пытаясь отменить такие наказания и придать огласке случаи взяточничества, если с таковыми сталкивался. Так что здесь, в этом городе, есть кому наброситься на меня при случае, и это не только Челано. Поэтому, ради всего святого, Мариэтта, не вмешивайся ни во что и постарайся это уяснить себе сейчас, поскольку все это серьезно. Пусть все остается так, как есть, и пойми, что совершить добро — значит совершить его, несмотря на то, что все вокруг может казаться тебе беспросветным, как ночь. Может быть, еще придет такой день, когда все будет так, как мы этого хотим, но пока наш дож — просто гедонист с гипертрофированной терпимостью. Он склонен закрывать глаза на очень многое. И это тогда, когда море подтачивает наш город, обрекая его на упадок. Конечно, город еще может выжить, но необходимо вернуть ему его былую силу духа — это жизненно необходимо. Я, да и другие вместе со мной, отдаем все силы, чтобы отдалить этот конец, но мы вынуждены таиться от всех, впрочем, тайны ведь всегда являлись источником жизненной силы Венеции, и этот ореол таинственности должен сохраниться.
Мариэтта, одновременно и растроганная, и взволнованная его уверенностью в правоте своего дела, тем не менее обеспокоилась, что ему угрожает опасность. Конечно, если для этого потребовалось бы прекратить общение с Эленой, она бы не раздумывая пошла на такую жертву. Во всяком случае, они могли бы общаться скрытно через свою систему тайных знаков. Она сумеет поддержать Элену, не подвергая риску Доменико и не открывая подруге ничего такого, что та по своей неопытности могла бы упомянуть, и что стало бы достоянием ушей их врагов.
— Обещаю, что никогда не подведу тебя, Доменико, — заверила его Мариэтта, впервые обратившись к нему по имени.
— Значит, Мариэтта, мы на пороге новых начал, разве не так? — заключил он, печально улыбнувшись.
— Да, это так, — согласилась она. Странное дело, но этот не очень продолжительный разговор связал ее с ним неразрывными узами, причем гораздо более прочными, чем любое объяснение в любви. Мариэтта была; очень рада, что он смог довериться ей. Это наполняло ее надеждой, что в будущем он сможет опереться на нее в своих тайных замыслах и, благодаря ей, обретет наследника, который станет продолжателем его дела. А самое нежное, что Доменико сказал ей за все время из знакомства, это пожелание учить собственных детей пению и музыке.
— Сейчас пришло время надеть тебе на палец кольцо в знак того, что мы с тобой помолвлены, Мариэтта.
С этими словами он извлек из кармана роскошного сюртука изумительной красоты золотое кольцо с изумрудом и легко надел его на палец Мариэтте. Разглядев камень, она поняла, что его выбор основывался на сходстве ее глаз с изумрудом, хотя Доменико ни словом не обмолвился об этом.
— Какая красота, Доменико! — прошептала восхищенная Мариэтта.
В ответ он обнял ее и поцеловал с прежней страстью. Его ладонь легла ей на грудь, и сквозь тонкий атлас он ощутил округлость ее груди. Доменико внезапно понял, что как бы ни повернулась судьба, он на всю жизнь останется верным и любимым спутником жизни для этой женщины, которую сейчас желал так страстно.
Они причалили у оперы, и свет бесчисленных уличных фонарей отражался золотом в глянцево-черных водах канала. Гондольер Торризи, пробравшись среди множества других гондол и лодок, доставил своих пассажиров к самым ступенькам, ведущим ко входу в оперный театр. В фойе шел настоящий праздник красок — одеяния из шелка, атласа, высокие напудренные прически дам, увенчанные плюмажами, украшенные цветами и лентами, мелькали повсюду. Из ложи — собственности Торризи, — находившейся в третьем из шести ярусов изгибавшегося подковой небольшого, но вместительного зала, Мариэтта имела возможность хорошо видеть и происходящее на сцене, и публику. Трепетали веера, люди обменивались многозначительными взглядами, в проходах толпились желавшие поприветствовать друг друга знакомые, даже если кто-то находился слишком далеко, ему отвешивались церемонные поклоны. Каждая ложа имела ярко-красные портьеры, и блеск драгоценных камней в свете свечей делал их похожими на сказочные пещеры, выходившие в одну большую пещеру, бывшую залом.
Мариэтта с удовольствием безраздельно отдалась восхищению, которого давно ждала ее душа. Блестящими от волнения и восторга глазами она рассматривала публику и богато украшенный зал — самый крупный из шести оперных театров Венеции, и она с полным правом могла считать, что ей повезло оказаться здесь впервые.
— Я так рада, что ты привел меня сюда, — с жаром заявила она Доменико. — Никогда еще мне не выпадало счастья побывать в опере в Венеции.
— Разве? — Краем глаза Доменико стал замечать, что ложа их становится объектом пристального внимания публики — Мариэтту знали все, но она, казалось, просто еще не была способна это осознать. Доменико мысленно поблагодарил себя за то, что не позабыл выставить у входа в ложу лакея с поручением не допускать к ним никого, кроме Антонио Торризи, который должен был прибыть сюда чуть позже. Ничего страшного, у друзей и знакомых еще будет достаточно времени, чтобы выразить им свои восторги и поздравления и после свадьбы, а пока им лучше побыть вдвоем.
Внезапно Мариэтта увидела, как в одну из лож, что располагалась как раз напротив, вошла Элена Челано. Ее волосы были убраны в высокую прическу, но остались ненапудренными и сохранили прежний золотистый блеск. В них были вплетены сапфиры, ее платье из серебристого шелка с низким декольте белело в полутьме ложи. Она оживленно болтала с сопровождавшими ее синьорами. Мариэтта повернулась к Доменико.
— Это моя самая лучшая подруга Элена!
— Это ложа Челано. Я думаю, вскоре ты сама сможешь убедиться, что ни она, ни те, кто ее сопровождает, ни разу даже и не посмотрят в эту сторону. Это входит в кодекс поведения в обществе, признаваемый и Торризи, и Челано, который обязывает нас не обращать внимания друг на друга, если мы вдруг встречаемся на людях. И если кто-то из сопровождающих Челано или Торризи, неважно кто, знаком с представителями противоположного клана, они просто следуют нормам взаимоотношений тех, кого они в данный момент сопровождают, и таким образом, вероятность конфликта исключается. Это сильно облегчает нам жизнь.
— Однажды на концерте, где выступал хор и оркестр Оспедале, Челано все же пытался бросить тебе вызов.
— Да, я помню этот вечер. Как раз незадолго до этого было несколько стычек между членами наших многоуважаемых фамилий, а за ними всегда следует довольно напряженный период. Впрочем, зачастую бывает, что подобный период им предшествует. А что касается Челано, то его просто застало врасплох мое появление там.
