Над головой царя чуть колышется туго натянутый полотняный навес. Редкостные иноземные растения в кадках шелестят от горячего ветра легко и звонко. Около них широкие чаши с водой, и от них воздух около царя немного свежее. Но он любит это место и не хочет никуда идти. Царь смотрит усталыми глазами на запад. Там, на плоскогорье, стоит чудовищно огромное творение человеческих рук. Но отсюда, смягченное расстоянием, небывалое сооружение кажется легким и стройным в безупречности пропорций и строгости линий. Хуфу не сводит влюбленных глаз с его вершины, упирающейся в блеклое, невеселое небо.
Вельможи не раз передавали ему изумление чужеземцев, которые утверждали, что только боги смогли создать подобное. Теперь и ему кажется, что его гробница — дело рук богов. Под исполинской тяжестью камня, как раз под его острой вершиной готова роскошная, из полированного гранита, заупокойная камера с красным блестящим саркофагом. Семь статуй ждут его Ка, чтобы на двух барках длиной по восемьдесят локтей отправиться в царство богов к его отцу Ра.
— Воистину, это создание благих богов! — с восхищением шепчет Хуфу, не сводя глаз со своего горизонта.
Но непонятная усталость овладевает им, и глаза закрываются. Тихо во дворце. Где-то скользят слуги молчаливыми тенями, боясь нарушить покой недомогающего царя. Застыли на своих местах у подножия лестницы огромные чернокожие хранители, похожие в своей неподвижности на статуи из черного диабаза. Лишь изредка колыхнется тяжелое медное оружие.
Снится царю, что рабы принесли его носилки к подножию пирамиды и все куда-то исчезли. Одинокий, он стоит, смотрит и повторяет вполголоса:
— Воистину, она создана богами, так она хороша!
Он поворачивается на шорох. Против него стоит мужчина. Лицо его бледно и носит печать глубокого страдания. Хуфу смотрит на него высокомерно, с нарастающим гневом: как он смеет стоять в присутствии живого бога? Где же слуги, чтобы наказать дерзкого?
Но вдруг он сам склоняется до земли. Ведь это Осирис!
— Ты говоришь, что это создание богов? А разве ты за многие годы не видел людей своей страны, которые возводили ее по твоей воле? Посмотри теперь, сколько я принял их в царство мертвых, пока строилась твоя гробница.
Из-за острого белоснежного ребра пирамиды вдруг появилось странное шествие людей, глаза которых были устремлены на фараона. Но какие необычные были эти люди! Спутанные их волосы перемешались с каменной пылью, изможденные тела поражали худобой. Один из них движется неестественно на одной ноге, а другая раздавленной массой плывет по воздуху. Рядом смертельно бледный каменотес скользит изнуренной тенью. И чем больше проходит людей, тем более странными они кажутся. Вот надвигается какая-то красно-синяя масса, и он, недоумевая, смотрит на нее. Но Осирис, стоящий рядом, поясняет:
— Раздавленный глыбой...
Их много, красно-синих пятен. Меж ними движутся невиданные существа без ног, без рук, без головы. Среди людей его народа мелькают светловолосые ливийцы, белокожие северяне, невесть как попавшие в рабство к царю Кемет. Идут сирийцы рядом с рабами из Синайской земли, за ними выделяются чернокожие жители Нубии. Они все плывут молча, бесконечной чередой прямо на Запад, в желтое марево мертвой пустыни. Проходит костлявый ребенок, по щекам которого текут слезы.
— Но детей не было на строительстве.
Осирис сурово возражает:
— Мне много пришлось принять детей в царство мертвых, кормильцы которых погибли на твоей гробнице.
Теперь фараон уже ясно различает множество детских фигурок среди нескончаемой вереницы взрослых. Все чаще начинают появляться женщины и девушки с бесконечно страдающими усталыми лицами. Их худые тела просвечивали сквозь обрывки лохмотий. Проходящие тени вытянутой рукой показывали на его гробницу. Он понял этот жест: все они были ее жертвы. Здесь были горняки и литейщики с Синайских медных рудников, где готовили горы инструментов для строителей. Здесь были толпы каменотесов, задыхающиеся от зноя и жажды. Для него они ломали крепчайший мрамор под Асуаном. Теперь Хуфу уже не спрашивал. Он впервые видел лица тех, кто работал на него. Когда он двигался по улицам, ему видны были лишь спины и затылки людей, недостойных лицезреть его. Теперь они смотрели на него, а он не смел повернуться и уйти от их сверлящих взглядов, полных укоризны, а у иных — угрозы.
Он посмотрел на Запад и изумился. Бесконечная вереница людей, принесенных жертву гробнице, темной нитью уходила в пустыню, разделяя желтые пески на две части. Но не было конца проходящему страшному нашествию. Он стоял невыразимо долго и первый раз не смел позвать исчезнувших слуг и рабов.
Царь задыхался от этого зрелища. Осирис показал на толпу и с горькой иронией произнес:
— Не боги, а эти несчастные люди строили твою невиданную гробницу. Сосчитал ли ты число жертв ее?
Хуфу покачал головой:
— Это невозможно! — Он попытался возразить: — Но ведь каждый царь Черной Земли строил.
— Однако ни один из них не принес столько страданий своему народу, как ты, — строго сказал Осирис. — Скоро ты покинешь свою страну и переселишься в мое царство.
Хуфу опустил голову, задумавшись. Пропали люди, исчез Осирис. А он все стоял и думал.
— Почему ты так стонал? — услышал он.
Перед ним стояла царица и с тревогой смотрела на мужа. Он молчал, вспоминая виденный сон. Солнце все так же заливало торжественным светом нарядную веранду. От красивой женщины, стоящей рядом, веяло привычным запахом дорогих благовоний.
«Какое мне дело до этого ничтожного праха? Разве не для того они созданы, чтобы выполнять мои желания?» — пренебрежительно подумал царь и начал спускаться вниз, в столовую, откуда доносились запахи изысканных яств.
Хамсин утомился, и в воздухе снова стало тихо. Угомонился бог зла и пустыни Сет. Слуги по дворцу собирали песок и чистили вещи.
После обеда царь пошел в сад, где цветники наполнили ароматом воздух. Тихо журчала вода, льющаяся в большой пруд; где-то невидимые рабы от зари до зари наполняли каналы, снабжающие водой бассейны, пруды и двор царского хозяйства.
Рядом с Хуфу идет главная жена. Она все еще красива, хотя годы оставили свои знаки и на ее лице и статной фигуре. Они садятся в тени беседки.
Улыбка пренебрежения покинула лицо Хуфу. Сон не выходит из памяти. Осирис, сам Осирис, звал его к себе. Тревога заползла в его сознание. Нет, ему не хотелось в царство богов.
Руабен решил оставить родному селению память о себе. Пока в Асуане медленно ломали крепчайший красный гранит, он занялся ваянием статуи богини Исиды, любимой всеми земледельцами Черной Земли. С раннего утра до позднего вечера работал он терпеливо над твердым мрамором под густой тенью старых сикимор, окружающих хижину жреца. Вместе с ним так же рано вставал старый жрец. В долгих беседах с ним Руабен часто задерживался до полуночи, а потом и совсем переселился к нему в хижину вместе с Пепи. У доброго умного жреца было и уютно, и интересно.
