«Ту ночь я провел возле храма Сети и продолжил путь следующим утром чуть свет. Со мной были косоглазый разбойник Али (я его называл Али-Баба), это тот самый человек, у которого я купил кольцо, которое шлю вам, и небольшая, но отборная компания его приятелей-воров. Через час после того как поднялось солнце, мы достигли долины, в которой находится гробница. Это пустынное, заброшенное место безжалостное солнце весь день поливает своими испепеляющими лучами, пока огромные коричневые глыбы, разбросанные здесь, раскаляются настолько, что к ним становится невозможно прикоснуться, а песок начинает обжигать ноги. Стало уже слишком жарко, чтобы идти пешком, поэтому мы сели на ослов и проехали немного вверх по долине, где кроме нас единственным гостем был парящий высоко в голубом небе стервятник, пока не оказались у громадного утеса, за тысячелетия отполированного солнцем и отшлифованного песком. Там Али остановился, сказав, что гробница находится под ним. Мы спешились и, оставив ослов на попечение мальчика-феллаха, подошли к скале. Под ней находилась маленькая нора, до того узкая, что в нее с трудом мог протиснуться один человек, да и то ползком. Этот лаз прорыли шакалы, потому что вход и большая часть самой пещеры были полностью засыпаны песком, и именно благодаря этому шакальему ходу гробница была обнаружена. Али заполз внутрь на четвереньках, я последовал за ним, и после удушающей жары и ослепительного света снаружи мне показалось, что там было холодно и совершенно темно. Мы зажгли свечи, и, когда в гробницу забралось несколько разбойников Али, я начал осмотр подземелья.
Мы находились внутри высеченной в скале камеры, размером с большую комнату, причем ее дальний конец был почти свободен от песка. На стенах – обычные религиозные изображения культовых церемоний времен Птолемея, среди которых я увидел величественного старца с длинной белой бородой, сидящего с жезлом в руке на резном троне[1]. Перед ним проходит процессия жрецов, несущих священные предметы. В правом дальнем углу гробницы находится прямоугольный колодец, вырубленный в черном камне, – шахта, ведущая в погребальную камеру. Мы привезли с собой длинное бревно и теперь, привязав к нему веревку, положили его поперек отверстия. Потом Али – а он, надо отдать ему должное, отчаянно храбрый разбойник – взялся за веревку, сунув за пазуху несколько свечей, уперся босыми ногами в гладкую стену колодца и начал удивительно проворно спускаться. Очень скоро он скрылся в темноте, и только лишь по движению веревки мы могли понять, что внизу что-то происходит. Наконец веревка перестала дрожать, и из глубины колодца донесся глухой голос Али, возвестивший о том, что он благополучно добрался до дна. Потом далеко внизу загорелась крошечная звездочка. Он зажег свечку, потревожив сотни летучих мышей, которые полетели из шахты мимо нас нескончаемым потоком бесшумно, словно духи. Веревку снова подняли, и настала моя очередь спускаться. Поскольку я не решился карабкаться на руках, арабы обвязали конец веревки мне вокруг пояса и стали медленно опускать в эти неведомые глубины. И хочу сказать, что путешествие это было отнюдь не приятным, потому что жизнь моя была в руках грабителей, и, если бы спускавшие меня совершили хоть одну ошибку, я, упав с такой высоты на камни, наверняка сломал бы себе шею. Кроме того, летучие мыши беспрестанно летали у меня перед лицом и цеплялись за мои волосы, а я терпеть не могу этих тварей. Наконец, после нескольких минут болтания и дергания на веревке я оказался в узком туннеле рядом с почтеннейшим Али, весь облепленный летучими мышами, мокрый от пота, да еще с ободранными коленями и руками. Потом по веревке спустился еще один человек, перебирая руками, как моряк, и, поскольку оставшимся наверху было велено дожидаться нас там, мы были готовы идти.
Али со свечкой в руке (у каждого из нас, разумеется, была своя свеча) первым пошел по длинному туннелю высотой в пять футов. Через какое-то время туннель расширился, и мы оказались в погребальной камере. Жара здесь была как в аду. Я думаю, это было самое душное и самое тихое место из всех, где я когда-либо бывал. Там действительно можно было задохнуться. Это была квадратная вырубленная в камне камера с голыми стенами, без росписей, без рельефов, без единой статуи.
Я поднял свечу и стал осматривать помещение. По комнате были разбросаны осколки крышек саркофагов и то, что осталось от двух мумифицированных тел, оскверненных арабами в прошлый раз. Я сразу же заметил, что крышки были испещрены изображениями удивительной красоты, но, не умея читать иероглифы, я не мог расшифровать надписи. Вокруг останков мужчины и женщины[2] лежали бусины и пропитанные благовониями полотняные полосы, в которые раньше были завернуты мумии. От мужского тела была оторвана голова. Я поднял ее и осмотрел. Лицо было тщательно выбрито – судя по всему, после смерти – и изуродовано тяжелой золотой маской. Но, несмотря на это, несмотря на то что плоть ссохлась, мне показалось, что это был один из самых красивых ликов, которые я когда-либо видел. Это было лицо очень старого человека, и на нем сохранилось такое спокойно-возвышенное выражение смерти, что меня охватил ужас, вселив самые суеверные мысли (хотя, Вы знаете, я привычен к виду мертвецов), и я поспешил положить голову на место. На лице второго тела еще оставалась пелена, и я не стал ее снимать, но в свое время это, очевидно, была высокая красивая женщина.
– Здесь еще один мумия, – сказал Али, показывая на большой целый саркофаг, который, казалось, был небрежно отброшен в сторону, потому что лежал на боку.
Я подошел к нему и тщательно осмотрел. Сделан он был искусно, но из простой кедровой древесины, и на нем не было ни одного иероглифа, ни одного изображения божества.
– Никогда такого не видеть, – сказал Али. – Хоронить сильно спешить. Он не «мафиш»[3], не «финиш»[4]. Баросать на бок.
Чем дольше я смотрел на деревянный саркофаг, тем интереснее мне было узнать, что находится внутри. Меня до того потряс вид поруганных останков, что я хотел не трогать закрытый саркофаг, но… Я не смог справиться с любопытством, и мы приступили к работе.
Али принес с собой деревянный молоток и зубило и, поставив саркофаг как положено, принялся за работу с рвением опытного грабителя древних гробниц. Через некоторое время он указал мне на еще одну необычную деталь. Большинство саркофагов закрываются при помощи четырех выступающих язычков на крышке, по два с каждой стороны, которые входят в специальные пазы, вырезанные в стенках нижней части, где прочно закрепляются колышками из твердой древесины. Но у этого саркофага было восемь таких язычков. Наверняка его хотели закрыть особенно крепко.
