не смог оказать помощь оставшемуся внутри Ярополку. Так что когда Владимир прибыл в Родню, все было кончено. Блуд тогда первый сказал, что теперь у Владимира нет более противника, и указал на окровавленное тело его брата.
Владимир после этого возвысил оказавшего ему помощь Блуда. А вот в Киеве того невзлюбили. Не так дорог был киевлянам Ярополк, как само предательство вызвало неприязнь к боярину. И пусть при дворе Владимира Блуд отныне и был в чести, а все же молва о нем в народе шла недобрая.
– Не пойдут люди за Блудом, – помолчав, повторил князь. – Не люб он им.
– Ну тогда пусть Дольма окрестится. Этого в Киеве почитают.
– Да он же и так христианин, причем давно, – удивленно заметил Владимир.
Добрыня лишь хмыкнул. Откинулся на бревенчатую стену, улыбнулся.
– Что с того, что Дольма христианин, если семья его и ближники все некрещеные. Пускай он первый и выйдет, являя пример, да поведет за собой родню на обряд. Поверь, Владимир, Дольма не станет отказывать тебе в такой услуге. И уж если этот любимец киевский покажет, что делов-то всего ничего, то многие ему подражать начнут. Даже если тот же Блуд на крещение выйдет, люди не за ним, а за Дольмой пойдут, я уверен.
Владимир глубоко вздохнул. Смотрел в окошко. С высокого терема было видно, как золотятся в закатных лучах заднепровские дали, как привольно течет река, огибая острова с кудрявыми зарослями. Под самой Горой еще шумел Подол, мерцал множеством огней, ясно вспыхивали алым отсветом заката петушки на крышах богатых дворов. Сверчки вечерние уже начали стрекотать, собаки вдали взлаивали, девичий смех доносился. Но скоро все стихнет, люди начнут укладываться, еще не зная, что судьба их – будущих христиан – уже предрешена.
Князь смотрел на свой город, а думы его были лишь об одном человеке, о Дольме, прозванном в Киеве соляным купцом. Происходил этот Дольма Колояров сын из старого киевского рода, даром что его прадед был варягом, пришедшим сюда с севера вместе с Олегом Вещим. Потом варяг этот женился на киевлянке, тут потомки его родились, тот же Дольма, любимец киевский.
Дольма всегда был приветливым и щедрым с местным людом. Он скупал мед по окрестным землям, отвозил его на юга, до самого Корсуня Таврического, где продавал ромеям, а оттуда его ладьи возвращались в Киев нагруженные солью. Соль в этих краях всегда пользовалась спросом, Дольма же цену не ломил, его богатств хватало, чтобы быть милостивым и не драть в три шкуры. И хотя сам по себе Дольма был не очень общителен, но на положенных пирах-сходках купеческих всегда щедро выставлялся и был внимателен к старостам городских концов [32], к почтенным старым боярам. Так что, даже будучи христианином, Дольма пользовался расположением киевского люда. Да и собой соляной купец был хорош, а жена его вообще слыла первой красавицей во граде. Брат младший его Радомил – или Радко, как все называли, – слыл известным бузотером, однако и его люди любили за удаль и незлобивый нрав. Про старшего же брата Дольмы Вышебора всякое поговаривали – и недобрый он, и в походах лютовал. Ну так то в походах, не у себя же во граде. После того как Вышебор покалечился в схватке с дикими вятичами, слухи о нем вообще сошли на нет. О Дольме же всегда говорили с почтением, считали его честным торговцем, даже не пеняли, что он открыто посещал христианскую церковь Святого Ильи на Подоле.
– Ладно, – произнес Владимир. – Пусть все готовятся ко дню крещения. И будет великое гуляние в этот день.
Добрыня поднялся, оправил пояс.
– Добро. С Дольмой я сам поговорю. Не откажет же он мне.
На том и порешили.
И началась подготовка. По всему Киеву, по теремам Горы, по застроенному тесно Подолу, по заселенным возвышенностям Хоревицы и Щекавицы, по урочищам Гончары и Кожемяки, даже по Оболони низинной [33] – везде ходили люди Владимира, кто с дружинниками, кто со священниками, кто просто с толпой нарядных княжеских ближников. И не просто ходили, а угощали медами да винами заморскими, не забывая при этом нарядами похваляться, ссылаясь на свое везение, какое от милости доброго Христа получили. От него, Всевышнего, их благосостояние и удача – так говорили. А кто сомневался, то пояснять начинали, убеждать, а когда и спорить о новой вере.
Сновали в толпе и другие люди от князя, неприметные, нешумливые, – эти просто слушали, что народ болтает, особенно там, где священники растолковывали собравшимся суть постулатов христианских. К каждому из священников были приставлены толмачи, чтобы переводить сказанное. Кто выслушивал внимательно и с интересом – новые сказы всегда людям любы, – а кто и возмущаться начинал. Дескать, какой такой чужой Бог надобен, когда и своих хватает? Ведь исстари так жили.
– Но повалили же ваших богов-истуканов, – возражали княжьи засланцы. – Все видели, как самого Перуна опрокинули. И что? Не побил молниями Перун Киев-град, не случилось никакого ненастья и беды.
– Ну, это еще посмотрим. Помстится еще за себя Перун Громовержец!
– А разве вы ждете этой мести? Похоже, вам хоть бéды да нелады, только бы на своем настоять. А вот истинный Бог учит: прощайте врагов своих. Живите в ладу. А где лад – там и клад. Хорошо заживем, когда смиритесь, и Создатель всего сущего пошлет вам благо и мир.
Чужой Бог казался киевлянам уж слишком милосердным, но при этом – хитрым. Судачили, что, мол, от добра добра не ищут. Спорить начинали. Поэтому люди князя, слушавшие подобные рассуждения, отмечали самых упорных, к ним особое внимание было. Обижать не обижали, но уговаривали и прельщали постоянно. Если же чересчур непримиримые попадались или кто-либо злобу проявлял, то всегда находился повод услать такого, а то и намекнуть… припугнуть.
Вечером докладывали: к вере христианской все больше молодежь склоняется. Молодым-то всегда новое любо и интересно, а за молодежью будущее. Поэтому особенно щедро угощали таких, нахваливали и заявляли, что именно им, молодым да рьяным, грядущее строить, да еще с милостью от князя. «А как же старые наши игры, праздники?» – интересовались парни и девушки. Всем им было любо на Купалу жечь костры и купаться в потемках, на Масленицу печь блины и кататься на санях, в темные ночи Корочуна [34] рядиться в личины духов и требовать угощение по дворам. На это отвечали: «Старые обряды никто не отменяет, будет вам веселье, но с условием, если потом к молитве прибегнете. Так что гуляйте и
