был чуть ли не самым завидным женихом – так что сосватал себе любушку Олесю, запавшую глубоко в душу… Поставили молодые избу пятистенок, завели хозяйство, а там уже и доченька Дунька родилась.
Но относительно беззаботная жизнь, полная трудного, однако счастливого крестьянского труда на земле да бортничества в лесу, прервалась для Ивана прошлой весной – когда литовцы начали совершать разбойные набеги на порубежные Смоленские волости. Те безжалостно грабили беззащитных крестьян, убивая всех, кто пытался защитить свое добро – а то и забавы ради. Ивана потрясла история об утопленных в речке Касплю матери и дочери – словно речь шла о его собственной семье… Воевода Шеин пытался организовать порубежные заставы – да дети боярские неохотно шли рататься с литовцами. А собранные дворянами крестьяне не могли на равных тягаться со шляхтичами, кормящимися с сабли…
Когда же до Гнездово дошел слух, что на Русь выступила рать самого короля ляхов, Иван уже не раздумывая собрал малый обоз из двух телег, набитых съестными припасами, взял жену с дочкой – да рванул на всех порах в крепость! Чьи надежные, мощные стены, возведенные всего несколько лет назад, внушали стойкую веру в неприступность Смоленского кремля… Бортнику было страшно даже помыслить о том, что случится, коли ляхи или разбойные литовские люди войдут в их село, да на глазах им попадется Олеся – чье материнство превратило бойкую черновласую худышку с горящими глазами в статную красавицу с налитой грудью и покатыми бедрами, да тугой черной косой ниже пояса... От нее ведь взгляда не оторвать! А уж в том, что черкасы и прочие тати из войска Сигизмунда будут озоровать по местным деревням, добывая пропитание и попутно грабя крестьян, Иван нисколько не сомневался…
Впрочем, в этом не сомневался ни только глава малого семейства Свинцовых, но и множество крестьян по всей Смоленской земле! Понимая это, родители Бортника остались в Гнездово, как и многие иные селяне – с Иваном же в крепость отправилось лишь несколько семейств с молодыми дочерьми или молодухами-женами. Но все одно от многолюдства укрывшихся за стенами Смоленска, в кремле не нашлось бы места, где яблоку упасть! Свинцовым хоть повезло, их впустили в крепость; иных же под конец уже и не пускали…
Жить, однако, было негде – а сами смоляне так взвинтили цены на постой, что хоть исподнее отдавай! Впрочем, вскоре вмешался воевода, на время грядущей осады запретивший брать хоть какие-то деньги за постой. Но одновременно с тем Шеин забрал всех боеспособных мужчин в ополчение, а большую часть запасов еды изъял на нужды гарнизона. Пообещав, впрочем, что получать еду будут не только воины, но и их близкие, на каждого члена семьи…
Поначалу Ивану все происходящее даже нравилось – он с великой охотой учился ратному делу, понимая, что и от его стойкости да выучки зависит жизнь его любимых! От службы Свинцов не отлынивал, и, получив назначение в полусотню ратников, защищающих Пятницкую вежу, дозоры нес исправно. Сам воевода Шеин его похвалил!
Потом был первый, яростный штурм ляхов – и первая жизнь, что забрал Бортник, обрушив перекованный плотницкий топор на неприкрытую голову литвина, остервенело поднимающегося по лестнице… Нет, наверняка были и другие жизни – ополченцы, защищающие башню и прилегающие к ней прясла стен, кидали вниз камни, лили кипяток, и в их числе и Свинцов. Но именно в тот миг, когда боек его секиры проломил череп ворога, Иван успел разглядеть, как потухли, помертвели широко открытые глаза литвина… Разглядеть прежде, чем пальцы ворога разжались на верхней перекладины – и тот сорвался вниз.
А несколько мгновений спустя лестницу, приставленную к стене, оттолкнул багром Степан Коваль, долговязый крепкий мужик с узловатыми, жилистыми руками – в жизни простой смоленский кузнец. Как раз после того, как Бортник срубил литвина, Степану уже никто не угрожал; орудуя багром, да натужившись так, что проступили жилы на лбу, Ковали сумел столкнуть ее в сторону – и лестница их в падении зацепила и сломала еще одну, приставленную справа! Только отчаянный вопль летящих вниз ляхов и донесся до защитников Пятницкой вежи…
После неудачного штурма ляхи начали подземную войну – но благодаря «слухам», устроенным в стене Смоленского кремля, вражьи подкопы успевали найти всякий раз. После чего защитники крепости рыли встречные подкопы – и в жарких схватках в тесноте подземелий истребляли врага, а затем засыпали лазы поганых один за другим… Впрочем, в этих схватках Иван не участвовал – в подземелье спускались дети боярские, лучше прочих владеющие клинками.
Но, потерпев очередную неудачу, после ляхи начали обстреливать Смоленск из мортир – и каленые ядра их стали вызывать пожары, да забирать жизни не только воев, но и простых людей. Кроме того, после нескольких месяцев осады из-за многолюдства укрывшихся за стенами кремля, к зиме воевода Шеин был вынужден ограничить норму припасов, выдаваемых на семьи ратников…
Впрочем, с началом зимы семья Свинцовых еще не ощущала тягот осады – все же кое-какие запасы зерна, меда да вяленой рыбы удалось сохранить. Кроме того, еще не действовал запрет и на трапезу воев лишь на стенах, и Ивану удавалось принести домой добрый ломоть хлеба – хотя без него на жидкой водянистой каше ратнику приходилось туговато…
Но в черный декабрьский день, когда сам Бортник нес дозорную службу, а Олеся по обыкновению своему пошла за водой к колодцу, Смоленск в очередной раз обстреляли из мортир – с батареи, стоящей за Чуриловкой… И ведь не так был страшен этот обстрел – один из многих, к которым уже попривыкли! И начавшийся было пожар вскоре потушили всем миром. И погибла всего одна женщина…
Только это была Олеся – ядро буквально оторвало ей ноги; как говорили свидетели случившегося, пытаясь хоть как-то утешить Ивана, умерла она мгновенно, не мучаясь…
Что чувствовал Бортник в те дни, после гибели жены? Пустоту в груди. Пустоту, сменяемую приступами рвущей сердце на части, невыносимой душевной боли... Олеся снилась ему едва ли не каждую ночь – а, открывая порой глаза спозаранку, какое-то время Иван мог думать, что смерть любимой всего
