– Поцелуй ее за меня. Я все-таки о ней волнуюсь.
– Не стоит. Она прекрасно держится.
– Не сомневаюсь. Но любая выдержка имеет предел. Она привыкла, что План-Крепен всегда с ней рядом, что она о ней заботится, и остаться в полном одиночестве очень нелегко.
– Ты забываешь о Сиприене, Луизе, ее горничной, нашем добром гении Евлалии, не говоря уж о верных помощниках Ланглуа… Да и сам Ланглуа всегда готов помочь. Или ты предпочитаешь, чтобы я остался в Париже?
– Ты прекрасно знаешь, что нет. Хотя с моей стороны это чистый эгоизм… Или, может быть, возраст?
В голосе Альдо прозвучала трагическая нотка, и в ответ послышался веселый успокаивающий смех Адальбера.
– Я всегда к твоим услугам, старина! А на прощание последний совет: чтобы спать покрепче, не откажи себе в хорошем вине, выпей пару бокалов. Проснешься, а я уже буду рядом.
– Нет, пить я не буду. Завтра утром мне нужна свежая голова. Поцелуй от меня тетю Амели и счастливого тебе пути!
Хорошенько подумав, Адальбер решил ехать на своем автомобиле. Может быть, путешествие будет более долгим и утомительным, зато будешь чувствовать себя как дома: спокойно и уверенно.
Адальбер выехал на заре ясного солнечного дня, сожалея лишь о том, что оставляет в гараже любимого малыша «Амилькара». Красный «Амилькар» слишком уж громко рычал, а это не годилось для поисков, которые они собирались предпринять и которые не должны были привлекать к себе внимания.
Адальбер проделал долгий путь быстро и без приключений, благополучно прошел таможню и затормозил автомобиль перед гостиницей «Франс». Вдохнув живительный чистый воздух, полюбовавшись изумительными снежными вершинами, Адальбер почувствовал себя как в отпуске. Однако счастливое ощущение развеялось как сон в ближайшие пять минут, когда к нему подошел симпатичный невысокий крепыш и осведомился, не он ли господин Видаль-Пеликорн. Крепыш запнулся, произнося сложную фамилию, и даже сверился с визитной карточкой. Адальбер уверил его, что он действительно Видаль-Пеликорн, и тот несколько смущенно сообщил, что «его светлость князь был арестован сегодня утром полицией Ивердона».
Адальбер не поверил своим ушам.
– Морозини? Арестован? Что за чушь? За что, спрашивается, его арестовали?
– За убийство. Вчера в семь часов вечера он убил двух слуг господина де Хагенталя в имении «Сеньория» в Грансоне.
Адальбер обычно не торопился с выводами, но сейчас он не сомневался, что имеет дело с сумасшедшим.
– За что, за что? Повторите, пожалуйста!
– Он зарезал ножом Георга и Марту Ольже, слуг господина…
– Да, это вы уже говорили, но это полная бессмыслица! Убийство, к тому же холодным оружием, славных знакомых, к которым он так тепло относился? Я однажды ездил к Георгу и Марте вместе с ним. Откуда появилось такое нелепое предположение?
– Соседи видели, как ваш друг приехал в «Сеньорию». Старики ожидали сына Матиаса, который тоже служил у господина Гуго, только по другую сторону границы, но сын не приехал, а приехал вот он – убийца.
– И как же соседи сразу распознали, что приехал убийца? По каким таким признакам? Он что, размахивал ножом? Грозил их убить тоже?
– Не знаю. Меня там не было. Соседи видели, как он приехал, а потом умчался на автомобиле, взятом напрокат в Швейцарии.
– Так. Значит, они распознали убийцу, но так и не скрутили его, охваченные священным негодованием?
– Они еще ничего не знали, поскольку убийца…
– Полегче, милейший, – возмущенно оборвал собеседника Адальбер. – До тех пор, пока вина не доказана, мой друг остается Его светлостью князем Морозини. Прошу так его и называть.
– Да, конечно, прошу прощения. Как я мог допустить такую оплошность?
– Сначала скажите, кто вы такой?
– Хозяин этой гостиницы. И я, и мои домашние глазам своим не могли поверить, когда полицейские пришли за Его светлостью сегодня утром. Мы-то с первого взгляда поняли, что наш постоялец не шаромыжник какой-то, а человек светский, воспитанный, а главное, при деньгах. Вчера мы потолковали с ним немного, пока он кофе пил. И он очень хвалил нашу кухню, она ему пришлась по вкусу.
– Очень рад. Скажите, где он сейчас?
– Думаю, в полицейском участке в Ивердоне, если его уже не отправили в Лозанну, где ему придется сидеть в тюрьме до суда.
– Не спешите, пожалуйста! До Лозанны еще далеко! Скажите лучше, где у вас телефон, потом приготовьте комнату и ужин, столик накройте в тихом углу. Я намерен у вас остановиться.
– Рад, очень рад! Сейчас пришлю мальчика за багажом. О телефоне не беспокойтесь, я сейчас же закажу нужный вам номер. Но хочу предупредить: ждать, возможно, придется долго.
– Вы необыкновенно добры, – насмешливо произнес Адальбер, а потом достал блокнот и ручку, чтобы записать номер Ланглуа. Протягивая листок хозяину, он не мог отказать себе в удовольствии едко добавить: – Я звоню главному комиссару французской уголовной полиции, так что, думаю, ждать придется не так уж долго.
И действительно, уже через двадцать минут, едва Адальбер успел выпить рюмку коньяку, его соединили с набережной Орфевр. Но узнал он только то, что Ланглуа сейчас нет в кабинете, но он непременно ему перезвонит, как только вернется. Теперь Видаль-Пеликорн никуда не мог отлучиться, хотя горел желанием помчаться в Ивердон и хоть как-то успокоить своего друга.
Однако час был поздний, за спиной Адальбера осталась не одна сотня километров, да и Альдо был не из тех, кого может сломить ночь, проведенная в тюрьме. Не в первый раз, так сказать. Ох, далеко не в первый! Адальбер и сам не понаслышке знал, что такое тюрьма, и порой сидел прямо-таки в средневековых условиях.
Подойдя к хозяину, чей взгляд по-прежнему выражал сомнение и неуверенность, Адальбер попросил:
– Расскажите, пожалуйста, какие у вас тут тюрьмы.
– Извините, ни разу там не бывал, так что мне трудно вам ответить на этот вопрос, но, думаю, не обману вас, если скажу, что там очень чисто. Один мой родственник провел в полицейском участке Ивердона два или три дня, но особенно дурных воспоминаний у него не осталось.
– Тем лучше! Я и не ждал ничего другого от такой образцовой страны, как Швейцария.
Адальбер через Сиприена передал тетушке Амели, что благополучно добрался до места, но умирает от усталости и немедленно ложится спать. Он обещал, что непременно позвонит ей завтра.
«Довлеет дневи злоба его» – Адальбер никогда не забывал этого евангельского изречения.
А в это время Альдо, прямо скажем, не по своей воле продолжал копить материал для исследования, которое задумал написать: «Сравнительный анализ тюрем разных стран и обращение в них с узниками». По непонятной причине стражи порядка, отправлявшие его в тюрьму в этих самых разных странах, испытывали к нему инстинктивную ненависть. Не подвластны проклятию, тяготевшему над судьбой Альдо, оказались только трое: главный комиссар Пьер Ланглуа, который поначалу еще не был главным полицейским Франции, суперинтендант Гордон Уоррен из Скотленд-Ярда и шеф полиции города Нью-Йорка. С годами Ланглуа и Уоррен даже стали надежными друзьями Морозини.
