Тот с интересом оглядел меня, по-прежнему стоявшую столбом, и сделал приглашающий жест. Отреагировать я не успела, в калитке за моей спиной возник Карим, который тоже замер, добавив красок в немую картину.
Дедок рассмеялся дробным смехом, снова что-то цыкнул псу, и тот вообще скромно удалился за угол дома, но я прекрасно видела, что его налитые кровью глаза внимательно следят за каждым нашим движением и оттуда, а обрезанные уши слушают. Вот так подойдем, а старичок цыкнет и… прости-прощай, молодая жизнь.
Карим принялся витиевато объяснять старику, что я просто заблудилась и случайно заглянула во двор, разыскивая его. Он просил прощения за беспокойство, кланялся, одновременно подталкивая меня к калитке.
Дедок снова рассмеялся, крикнув нам, чтобы не боялись собаку, она, мол, не тронет. Ага, слышала я все эти сказочки для наивных, еще дома, в Москве, слышала. Собака без поводка и намордника всегда представляет опасность для окружающих! Хотя… покосившись на здоровенную ряху, с раскрытой пасти которой капала слюна, я поняла, что ни поводок, ни намордник тут не спасут, первое он порвет, как тонкую нитку, а второе сжует и не подавится.
Тут я сообразила глянуть на цепь, вернее, то, к чему она прикреплена, и поняла, что опасения небезосновательны. Один конец вполне логично крепился к ошейнику, который подошел бы на шею быку-трехлетке (я помнила, что быков водят за кольца в носу, потому что иначе не удержать), а второй был скромненько так прикреплен к какой-то скобочке, вбитой в стену мазанки. Если эта псина рванет с места, целясь в наши бренные тела, то стена рухнет наверняка. Но дед уверенно стоял на месте, значит, завалов не предполагалось.
Видно, поняв, что заманить в дом нас не удастся никакими уверениями в беззубости этой твари, старик со смехом махнул рукой, мол, идите. Мы пошли, сначала робко пятясь задом и вымученно улыбаясь, а потом сиганули так, что догнать можно было только вскачь. Улепетывая, я все же прислушивалась, нет, металл цепи сзади не грохотал, монстрило со своей привязи не рвалось.
– Ты чего туда полезла?
– Показалось, что твой голос из-за дувала.
– Даже если мой, то стояла бы и ждала или окликнула.
На «стояла и ждала» я обиделась, вот еще!
– Надо было мечом этого бугая поддеть, небось и про цепь забыл бы.
Карим внимательно посмотрел мне в лицо:
– Тебя бы даже похоронить не дали. Убить собаку во дворе дома – страшное оскорбление. Лучше не лезь никуда, это же тебе не караван-сарай.
– Карим, ты что там делал?
– Могла бы и не следить за мной, спросила, я бы сам рассказал.
– Ну?
– У меня сестра замужем за местным, неподалеку живет, ходил проведать.
Врет и не краснеет!
– Почему это надо было делать тайно?
– Никто не знает, что она здесь.
– И что здесь тайного?
– Настя, Маман ее выкрал, она должна была стать женой хана…
– Батыя?! – невольно ахнула я.
Карим весело рассмеялся:
– Что, без Батыя ханов мало, что ли? Нет, у кыргызов. Ее давно сосватали, а Маман выкрал и увез далеко-далеко, сколько ни искали, найти не могли. А я случайно в Сарайджуке встретил. Сначала думал, что убью его, потом понял, что сестра счастлива. К чему убивать тогда? Она первое время много плакала, потом привыкла, полюбила, Маман добрый, не обижает… А сестра сильно изменилась, была словно горная козочка с блестящими глазами, а стала толстая, глупая клуша… Но он все равно не обижает. Четверо сыновей, две дочки. Бываю в Сарайджуке – стараюсь племянников навестить.
Стало смешно, вот средневековый детектив, девушка вышла замуж за другого и уже столько лет вынуждена прятаться!
– А ты почему не женился?
– Чтобы жена все время мучилась, дожидаясь, вернусь ли?
– Сиди дома.
– Ты сидишь? Нет, кто хоть раз отведал этого риска – далеких странствий, тот дома не усидит.
– Много ездишь?
– А что еще делать? Я другого не умею, только толмачить и по свету мотаться.
– Карим, сколько тебе лет?
– Тридцать. Много, но я ни о чем не жалею. Интересно посмотреть, как другие люди живут, что в чужих землях иначе.
– Что лучше, а что хуже?
– Нет, не бывает лучше или хуже, бывает просто иначе. Что для одних кажется хорошо, то для других плохо, и наоборот. – Он чуть помолчал и снова покачал головой. – Как понять, лучше или хуже?
Философ, однако…
Мне все больше действовала на нервы Анюта, я очень жалела о той минуте, когда согласилась взять ее с собой в виде служанки, лучше уж никого, чем эта вечно чем-то недовольная обуза.
Отправить Анюту обратно на Русь или хотя бы оставить ее в Сарайджуке не удалось, девушка вцепилась в меня мертвой хваткой, оторвать можно было как бульдога, только пристрелив. Стрелять не стали, я махнула рукой: пусть идет, хотя уже прекрасно понимала, что проблем не оберешься.
Пришло время выходить из Сарайджука. Лошадей пришлось продать, дальше шли только верблюды и ослики. Карим обещал, что в Самарканде мы купим новых лошадей, а пока предложил перебраться в повозку, которую тащила верблюдица. Я не захотела, решила ехать верхом, Анюта выбрала повозку.
Карим честно предупредил, что в ближайшие недели человеческих условий не предвидится.
Не обманул. Переправившись по лодочному мосту через этот самый Жайык, который для меня просто Урал, почти сразу попали на какую-то белесую равнину. То, что это соль, я поняла, как только ветерок поднял в воздух пыль, взрыхленную копытами верблюдов. Солончак, да какой огромный! Карим успокоил:
– Это солончак Тенсяксор, ничего, его пройдем быстро, а там урочище Беляули и до Сагыза недалеко.
– Что такое Сагыз?
Все равно не запомню, спросила просто чтобы не молчать.
– Река. Речка.
Уже легче, хоть смыть эту соль. Нет, соль не лежала на одежде или коже сплошным слоем, она покрывала поверхность земли тоненькой коркой, словно въевшись в нее. Но почему-то показалось, что сам воздух пропитан солью. Верблюды и ослы быстро перемесили эту корку, и след каравана был виден далеко-далеко. Если кому-то понадобится нас догнать, проблем не будет.
Тянуться позади мерно колышущихся верблюдов надоело, попыталась свернуть чуть в сторону, все равно видимость, как говорят в авиации, «миллион на миллион», не потеряешься, да я не сбиралась прокладывать свой путь, всего лишь чуть съехать со всеобщего. На место меня мгновенно вернул окрик проводника. И без знания монгольского (кстати, кричали на вовсе не знакомом мне языке) было ясно, что требуют вернуться в строй. Вот, блин, дисциплинка! Почему здесь-то нельзя ехать как хочу, степь да степь кругом же!
Карим объяснил:
– Здесь много миев, провалиться можно, не успеют вытащить.
– Чего много?
– Миев. Это такой бугорок, под которым вода.
