Ему выпал жребий открыть состязание. Под звуки труб было громогласно объявлено его имя, равно как и имя его соперника. Им оказался сеньор де Шатонеф. Такой приговор судьбы больше всего огорчил Гильома. Арно де Шатонеф был одним из самых молодых участников турнира. В схватке с опытным и уже прославленным бойцом было бы не так обидно подчиниться тираническому требованию Маргариты, но проиграть юнцу своего возраста, прибывшему испытать себя, как и он сам, спасовать перед равным…
— Пошел!
Приказ герольда застал его врасплох. Он, однако, уже находился там, где положено, с правой стороны барьера, отделявшего его от противника, и, наподдав коню шпорами, понесся вперед во весь опор.
Все последующее совершилось в считанные секунды. Гильом до самого последнего мига не мог решить, исполнить ли обет, данный своей даме, или же нарушить его, сочтя за каприз взбалмошной девицы, и биться, как подобает рыцарю. Поскольку ум его так и не смог ни на что решиться, выбор за него сделало тело: уже когда пора было наносить удар, он отвел взгляд от противника, пытаясь отыскать на трибуне фиолетовое платье своей возлюбленной; заодно и копье его отклонилось от цели. Боль пронзила Гильома одновременно со вспышкой света. А дальше — ничего…
Сразу же после этого Маргарита де Куссон ушла. Гильома, лежавшего без движения и казавшегося мертвым, унесли, но она даже не попыталась справиться о нем. Она также не собиралась дожидаться выступления своего брата. Лишь одно имело для нее значение: когда тот рыцарь вылетел из седла, она не испытала ни малейшего волнения.
Она покинула Ренн и одним духом домчалась до Ланноэ. Итак, ей это удалось. Свой собственный турнир она выиграла.
***
Гильом де Вивре чуть не умер от раны. Его, глубоко пораженного копьем в правое плечо, выходил один почтенный реннский цирюльник. И хотя в течение нескольких дней у рыцаря держался такой сильный жар, что все сочли его состояние безнадежным, однако крепкое сложение справилось с горячкой, и потянулось долгое выздоровление.
В течение этих унылых недель Гильому хватило досуга, чтобы поразмыслить над поведением своей дамы. Ему трудно было даже вообразить себе худшее предательство. Ведь из-за нее он опозорил свой герб, победитель забрал себе его коня и оружие, а она ушла, даже не попытавшись увидеться с ним!
Он решил изгнать из сердца столь нелепую страсть. На что мог он надеяться? Женщина, глазом не моргнув, отправила его на смерть, а после этого потеряла всякий интерес к его судьбе! Она не только не любит его — она чудовище и вообще не способна любить. И он навсегда должен забыть это наваждение.
К несчастью, все эти здравые рассуждения так и остались рассуждениями. Дни проходили за днями, а черноволосая дама в фиолетовом платье по-прежнему не желала изгладиться из его памяти. Напротив, всякий раз, стоило Гильому очнуться от своего тяжелого, болезненного забытья, она уже была тут как тут — улыбающаяся, верхом на коне во фруктовом саду, или же сидящая на трибуне, не обращая внимания на опущенное в ее сторону копье.
Меж тем случилось письмо от Ангеррана де Куссона. Доставил его оруженосец в пышном одеянии, который вел под уздцы коня своего господина с навьюченными на него доспехами. Письмо было столь же благородно, как и его отправитель, и немало способствовало душевному выздоровлению Гильома.
Рыцарь,
Маргарита мне все рассказала. Теперь я знаю, что ни ваша рука, ни ваша доблесть не подвели вас, но единственно сердце вдохновило на этот великодушный поступок. Для меня вы самый благородный герой этого турнира. Мне неизвестно, почему так поступила моя сестра, но все же никто не посмеет сказать, что имя де Куссонов обесчещено: примите мои доспехи и этого коня в возмещение ваших, несправедливо отнятых. Равным же образом я велю заплатить цирюльнику, который приютил вас у себя и выхаживал…
В этот момент Гильом де Вивре принял решение: раз силы к нему вернулись, а забыть свою даму он так и не смог, ему остается одно — завоевать ее. И он не отступит ни перед чем. Он воспользуется всеми доступными средствами, но, в конце концов, одержит над нею верх. Раненый лев опасен. Даже когда его противник — женщина. Даже если он в нее влюблен…
Гильом покинул дом цирюльника перед самым Рождеством и вернулся в Вивре, где провел еще один месяц, прежде чем поправился окончательно. Потом он поехал в Куссон. Там он остановился неподалеку от замка и расспросил крестьян о местонахождении Маргариты. Малой толики золота оказалось достаточно, чтобы выяснить: она в обители Ланноэ.
Гильом добрался туда в конце января 1337 года. Монастырь был расположен в узкой долине, окруженной лесами, насколько хватало глаз. Ходили слухи, что они наводнены волками, и вскоре Гильом смог убедиться, насколько эти слухи верны. Он оставался там три дня и три ночи и вышел из лесу лишь 2 января, на праздник Сретенья.
У Гильома был план, который не охаял бы и его предок Эд. Поутру он остановил своего коня на обрыве, неподалеку от монастыря, и принялся ждать. Тем временем пошел снег. После полудня он повалил в два раза гуще, и тут, наконец, появилась Маргарита.
Она сидела верхом все на том же вороном коне, что и в тот, первый раз, и на ней был фиолетовый плащ. Она ехала рысью прочь от монастыря. Некоторое время Гильом следовал за ней тем же аллюром, а когда она забралась достаточно далеко, чтобы любое возвращение к обители было ей отрезано, пришпорил коня и понесся в атаку.
Он атаковал как на турнире, по-рыцарски — привстав на стременах и нагнувшись к гриве коня. Снег приглушал все звуки, поэтому всадница долго ничего не замечала. И только оказавшись совсем близко от нее, он прокричал боевой клич рода де Вивре:
— Мой лев!..
Маргарита де Куссон была изрядно удивлена, равно как и ее конь: вздрогнув, он шарахнулся в сторону. Но, являя немалое присутствие духа, она пустила его в галоп. Схватка оказалась неравной — на стороне Гильома был больший разбег. Вскоре оба коня мчались бок о бок, и рыцарь, несмотря на безумную скорость, перепрыгнул на круп вороного. Животное взвилось на дыбы, и оба всадника кубарем полетели в снег, который смягчил падение. Поднявшись, Гильом обнаружил, что Маргарита лежит без чувств. Он поднял ее на руки.
Она была цела. Лицо не помертвело, шея не сломана. Обморок случился с ней от удара о землю, а может, и от испуга. Она была еще бледнее, чем обычно, — почти такая же белая, как хлопья снега, падавшие ей на лицо и таявшие через несколько мгновений, как ее зубы, блеснувшие меж полуоткрытых губ. Гильом свистнул своего коня, положил Маргариту ему на спину и пустился в путь.
Он снял свою ношу у стен находившейся неподалеку пастушеской хижины, сложенной из диких камней без раствора. Убогое жилище с очагом посередине, где вместо трубы — простая дыра в кровле. Наваленным тут же сухим валежником он разжег огонь. Когда Маргарита де Куссон пришла в себя, она лежала перед пылающим очагом. Снаружи бушевала пурга. Увидев Гильома, она вскочила на ноги.
