Эти слова возымели действие: прогремел отодвигаемый засов, резко звякнули защелки и замки. Воистину, здесь жили потаенно. Дверь открыла пожилая дама с грузными мужскими плечами. В руках она держала керосиновую лампу.
Придирчиво оглядев Кольцова с ног до головы, хозяйка посторонилась, пропуская его в дом. Павел подождал, пока она задвигала все засовы, запирала с какой-то неуклюжей тщательностью все замки. Затем, освещая путь лампой, провела Павла в большую комнату, заставленную громоздкой старинной мебелью с бронзовыми нашлепками, причудливыми вензелями и хитрыми завитушками. Вещи говорили, что еще совсем недавно здесь жили по-барски. Поставив на стол лампу, дама указала Павлу на диван:
– Прошу… присаживайтесь. – И сама села рядом, немигающими глазами бесцеремонно и пристально рассматривая гостя, который начинал ей нравиться; манерой держаться он напоминал молодых поручиков. Затем она повелительно сказала: – Так я вас слушаю… – Но в глазах ее уже не было прежней озабоченной настороженности.
– Простите, значит, Софья Николаевна – это вы? – любезно спросил Кольцов.
– Да.
Кольцов встал, щегольски щелкнул каблуками, склонил голову.
– Капитан Кольцов!.. Я к вам за помощью! – И лишь после этого он извлек из кармана кусок картона, на котором химическим карандашом были выведены всего три буквы: СЗР, что означало «Союз защиты Родины» – и чуть ниже витиеватая подпись.
– А все же где вы встречали Петра Николаевича? – поинтересовалась дама, становясь более любезной. – Помнится, он собирался переходить через фронт к нашим.
– Нет, мадам. Обстоятельства, как вам известно, изменились. Началось наступление. В армию влилось много новых сил, и Антон Иванович нуждается в офицерах. Поэтому Петр Николаевич выехал в Славянск, там собралось много офицеров, которых надо переправить через фронт. Затем Петр Николаевич выедет в Екатеринослав. По тем же делам, – сказал Кольцов и многозначительно умолк, продолжая любезно смотреть в глаза хозяйке.
Софья Николаевна тяжело вздохнула и мелко перекрестилась.
– Помоги ему Всевышний.
Кольцов набожно опустил глаза, понимая, что каждый его жест, каждое движение проверяются хозяйкой.
А Софья Николаевна торопливо поднялась с дивана и, неожиданно легко для ее грузной фигуры, заспешила к двери в другую комнату, с некоторым смущением отдернула портьеру.
– Войдите, господа, – сказала она кому-то, и голос ее прозвучал успокаивающе.
В комнату вошли двое. Вероятно, они все время стояли за портьерой, потому что вошли тотчас. Человек, выступивший первым, – высокий, с глубокими залысинами – недружелюбно скользнул острыми, слегка выпуклыми глазами по лицу Кольцова, и что-то в госте ему явно не понравилось.
– Знакомьтесь, господа! Капитан Кольцов! – представила Софья Николаевна.
– Ротмистр Волин! – сухо произнес высокий и, чтобы не подать руки, тотчас же отвернулся.
Товарищ Волина, круглолицый юноша в приталенном кителе, лихо щелкнул каблуками:
– Поручик Дудицкий… – и, подойдя вплотную к Кольцову, сказал: – Капитан, мне определенно знакомо ваше лицо! Честное слово, мы встречались! Да-да! Но где же?
Кольцов вопросительно посмотрел на поручика – начиналось именно то, чего он больше всего опасался. Вполне возможно, что это – всего лишь проверка. Но не исключено, что и встречались. Вот только где? При каких обстоятельствах?.. Выгадывая время, Кольцов небрежно спросил:
– В армии вы давно?
– С шестнадцатого.
– В германскую я воевал на Юго-Западном…
Поручик широко заулыбался:
– Так и есть! Я служил в сто первой дивизии, у генерала Гильчевского.
Разговор принимал неожиданно удачный оборот. «Теперь, чтобы как можно быстрее сломать ледок отчужденности, надо выложить несколько фактов, подробностей», – подумал Кольцов и с нескрываемым дружелюбием спросил поручика:
– Насколько мне помнится, вы квартировали в Каменец-Подольске?
– Совершенно верно, капитан!.. 3начит, и вы тоже бывали там?
– Я имел честь принимать участие в смотре войск, который производил в Каменец-Подольске государь император.
Вздохнув, Кольцов опустил голову, словно предлагая присутствующим почтить молчанием далекие уже дни империи.
– Вот где я мог вас видеть! – воскликнул Дудицкий. – Ах, господа, какое было время! Войска с винтовками «На краул!». Тишина. И только шаги государя! Он прошел совсем близко от меня, ну совершенно рядом, честное слово. Я даже заметил слезы на его глазах! Потом церемониальный марш!.. Ах, а вечером!.. Бал, музыка, цветы… Вы были в тот вечер в Дворянском собрании, капитан?
– Не довелось. Вечером я был в наряде по охране поезда его величества.
– Да-да! Я определенно встречался с вами в Каменец-Подольске, капитан! У меня удивительная память на лица!.. Ах, как было тогда славно! Казалось, все обрело ясность! Казалось, вот-вот объявят перемирие и вернутся добрые старые времена… – Поручик окончательно признавал в Кольцове своего.
Глаза ротмистра Волина, до сих пор сохранявшие ледяную напряженность, слегка оттаяли, и оказалось, что они совсем не холодные и даже чуть-чуть лукавые. Ротмистр щелкнул портсигаром и, словно объявляя мир, гостеприимно предложил Кольцову:
– Отведайте моих! Преотменнейшие, смею доложить вам, папиросы! – и улыбнулся краешками губ; улыбка, как улитка из раковины, высунулась и тут же спряталась.
– Благодарю, – потянулся за папиросой Кольцов, показывая, что и он обрадован примирением.
Поручик Дудицкий тоже протянул руку к портсигару:
– Разрешите, ротмистр! Я, знаете, вообще-то не курю, но в такой день… – поспешно оправдывался он, с почтительностью беря папиросу из портсигара.
Ротмистр Волин понимающе кивнул и присел к столу. Откинувшись на высокую спинку кресла и не спеша затянувшись папиросой, он поочередно посмотрел на Дудицкого и Кольцова:
– Значит, вы сослуживцы, господа?
– Относительно, – благодушно уточнил Кольцов. – Дивизия Гильчевского была в Восьмой армии Юго-Западного фронта. А я служил в Девятой. На смотр, как известно, были выведены отборные части этих двух армий.
Волин удовлетворенно кивнул головой и старательно стряхнул пепел папиросы в пепельницу.
– Давно в тылах красных?
– Порядочно уже… Был тяжело ранен, – стараясь, чтобы разговор тек по-домашнему, запросто, а не состоял из вопросов и ответов, с готовностью отозвался Кольцов. – Спасибо добрым людям – выходили… Мне бы еще месяц-два отлежаться, но…
– Да, правильно, что спешите… За месяц-два, от силы за полгода, полагаю, все закончится, – глубокомысленно сказал Волин. – Простая арифметика, капитан. Здесь, на Южном фронте, у Советов до недавнего времени было семьдесят пять тысяч штыков и сабель. А у нас – сто тысяч. Далее. Восстание донских казаков отвлекло на себя тысяч пятнадцать штыков и сабель, не меньше…
