День шел за днем, Раймонд покорно делал ставки на заездах, хлопал на представлениях, объедался на пирах, парился в термах, пьянствовал в сомнительном обществе тщательно одетых, надушенных и завитых мужчин и раздетых женщин, все это время терпеливо ожидая подписания союзного договора. Но от Мануила поступали только любезные и неопределенные посулы.
С каждым днем тело Пуатье теряло силу, ум – разумение, характер – твердость, а княжеское достоинство – честь. Среди этих женственных греков сам превращаешься в бабу. Грызла тревога о происходящем в Леванте. Письма Констанции доходили с запозданием. В них княгиня сообщала, что благополучно разрешилась от бремени здоровой девочкой, которую окрестили Марией, и, вместо того чтобы в подробностях описывать происходящее в княжестве и Сирии, интересовалась почему-то внешним обликом Мануила, его невестой Бертой Зальцбах и дотошно выспрашивала, как князь проводит свой досуг. Впрочем, Раймонд не винил супругу в своем напрасном унижении, потому что тот, кто слушается негодного совета, виноват не меньше, чем тот, кто подобные советы раздает.
Так тянулось, пока Мэтью не обронил, довольно покряхтывая под пальцами евнуха-массажиста:
– Не так уж плохо почетным пленникам в Ромейской империи!
Это замечание отрезвило Пуатье. В императорском дворце франки сталкивались с анатолийскими, балканскими и киликийскими заложниками, бродила при дворе жалкой тенью и немецкая принцесса Берта, прибывшая в Константинополь в качестве невесты Мануила еще при Иоанне, перекрещенная по греческому обычаю в Ирину, и с тех пор смиренно выжидающая каких-либо дальнейших изменений в своей судьбе. Василевс, однако, венчаться не спешил, словно надеялся, что промедление омолодит тридцатипятилетнюю суженую.
Нет, таскаясь вслед за Ириной в свите придворных сатрапов-холуев, Раймонд никогда не добьется от ромеев действенной помощи. Князь Антиохийский спешно собрался и отплыл восвояси.
Как всегда, греки сумели отвергнуть предложение самой искренней дружбы: щедро накормили князя Антиохии несбыточными посулами в далеком будущем и тяжкими оскорблениями в настоящем. Наступит ли когда-нибудь день, когда византийцы будут так же нуждаться в латинянах, как ныне латиняне нуждались в них?
В позорном хождении на поклон Константинополю единственным толком оказалось то, что сельджуки все же заметили сближение франков и греков, и Занги предпочел остеречься от дальнейших нападений, пока не выяснит меру готовности ромеев защищать Антиохию. Кровавый оставил княжество в покое и занялся завоеванием мусульманских земель.
Получив передышку, Раймонд заключил союз с таинственным племенем исмаэлитов-ассасинов, чье страшное искусство состояло в умении убивать врагов тысячью и одним коварным способом. В отличие от остальных сирийских супостатов, ассасины придерживались шиитской веры, которая велела им уничтожать суннитских султанов и визирей. Благодаря своей безумной отваге они умудрялись держать всех суннитских эмиров в постоянном страхе внезапного покушения. Их крепости Аламут-Орлиное гнездо и Масиаф соседствовали с укреплениями Антиохии и тамплиеров. Некоторые из этих неприступных бастионов в Кадмских горах ассасины выкупили у соседей, большую часть – отобрали у окрестных эмиратов, а крепость Харибу вовсе у франков захватили. Но Антиохия уже не помышляла заводить новые раздоры по этому поводу. Тут, в Сирии, враг врага хоть и не всегда друг, но зачастую – союзник.
Долгий, жаркий сентябрьский день Констанция провела с детьми, придворными дамами и служанками в душной, полутемной зале дворца, за толстыми каменными стенами и прикрытыми ставнями.
Двухлетний Боэмунд прилип к Изабо. В прошлом году злополучная мадам Бретолио родила странную, хворую девочку с огромной головой и хилым тельцем, но и второе ее дитя не задержалось в грешном мире. Страшные потери и мрачный муж вытоптали в бывшей хохотушке всю девичью легкость и радость, бедняжка превратилась в несчастную, пришибленную женщину. Трудно было поверить, что когда-то бьющее через край веселье украшало девицу дю Пасси не меньше ангельского голоса. Сама сдержанная Констанция всегда владела собой и не умела, да и не хотела резвиться беспечно и безудержно, может, именно поэтому ей было жалко исчезнувшей бесшабашности подруги.
Только с детьми Изабо возрождалась: ребячилась, щекотала Бо, смешила мальчика, прятала его, искала, догоняла, без устали качала Марию, пела ей песенки, словом, потешала их так, как редко удавалось занятой княгине. Констанция была нежной и заботливой матерью. Она помнила свой страх и ненависть к Алисе и никогда не поднимала руки на детей. Даже когда гневалась, княгиня сдерживалась и не позволяла ярости помутить разум. Она всей душой любила своих малюток, но ничего не поделаешь – пока они были здоровы, все ее мысли, желания и тревоги невольно сосредоточивались на Раймонде и на опасностях, грозящих супругу и княжеству. Детям доставалось только ровное, доброжелательное терпение. Неудивительно, что Бо предпочитал шалить с красивой и взбалмошной мадам Бретолио. Когда к Изабо возвращалось ее жизнелюбие, ей ничего не стоило покорить даже двухлетнего мужчину.
Констанция молилась, чтобы Господь поскорее благословил страдалицу собственным отпрыском. Тогда подруга будет заниматься им, а не молоть чепуху:
– Грануш, мне кажется, или наш Бо и в самом деле заикается?
Сомнение в совершенстве ее любимца сразу превратило Грануш в рассерженного ежа:
– Еще чего! Мальчики просто позже начинают говорить. Мужчинам и не требуется болтать, как некоторым дурочкам.
Констанция промолчала. Что поделаешь? Кузен Амори – младший брат короля Бодуэна – тоже заикается. Впрочем, Изабо на одной мысли задержалась не дольше, чем воробей на ветке:
– Зато какой он красавец, наш Бо! Ресницы как у девушки и кожа – не верится, что когда-нибудь эти щеки станут колючими!
Да будь ее сын в возрасте, когда у мужчин колючие щеки, Констанция не подпустила бы к нему Изабо на выстрел стрелы. Княгиня вынула из сундука искусно сделанную марионетку в виде рыцаря в полном вооружении, за которую итальянскому купцу уплатили стоимость хорошего меча, и протянула сыну. Хватит малышу от скуки завороженно липнуть к мадам Бретолио.
Та сразу переметнулась на годовалую Марию:
– Вот кто прелестное дитя, истинная Богородица во младенчестве!
Мамушка незаметно скрестила пальцы и зашептала наговор, должный оградить невинные чада от опасных похвал. Дама Филомена обрезала шелковую нить ножичком и заявила:
– Наша Мария – вылитая покойная Алиса в детстве!
