– Половина зенитчиков погибла, остальные были в шоке. В воздухе висели русские штурмовики, которые открывали огонь по всему, что движется. Русские великолепно спланировали операцию, у нас не было шансов. Мои солдаты, смею вас заверить, воюют отважно, не щадя себя. Многие погибли, пытаясь задержать отход большевиков. Мы понесли огромные потери. Около семисот человек убитыми и ранеными!
– Но больше тысячи уцелело. Пять немецких солдат на одного русского. Тем не менее русские выполнили задачу и спокойно ушли, оставив три трупа. Трое против наших семисот. Думаю, в ставке по достоинству оценят ваше умение воевать!
– Я запросил помощь, – сказал подполковник. – С фронта снимают дивизию, прибудет батальон танков. Операцию будет поддерживать авиация. Мы найдем их и уничтожим! Всех до единого!
– Это радует! – сказал фон Лютцов. – Можно сказать, вдохновляет. Десять тысяч немецких солдат при поддержке танков и самолетов будут ловить в бескрайних лесах три сотни русских. Это будет замечательная операция, она небывало прославит немецкое оружие. Вы меня утешили, подполковник! Я вас больше не задерживаю!
Командир полка щелкнул каблуками и вышел. Фон Лютцов откинулся на спинку стула и закрыл глаза. И почти сразу же открыл. Перед ним встала картина, которую он застал по приезде в Орешково: трупы, трупы… Изуродованные взрывами бомб и убитые из стрелкового оружия, они рядами лежали на засыпанной обломками кирпича земле монастырского двора, полуодетые и в застегнутых мундирах, с белыми и черными от покрывавшей гари лицами – люди, обучению которых он отдал столько сил, его надежда и несостоявшееся будущее. По пути в Орешково он представлял себе ужас случившегося, но не думал, что будет столь страшно. На земле лежали все. Поначалу полковник обрадованно заметил, что счет не полон, но от развалин, которые торопливо разбирали солдаты, несли новые тела. Фон Лютцов велел тщательно обыскать все помещения школы и доложить о потерях. Неприятную весть он услышал от адъютанта. До его доклада оставалась надежда. Пятьдесят три погибших курсанта – тяжелая утрата, но шестнадцать заброшено. Самые лучшие. Великолепно подготовленные, уже побывавшие в русском тылу и благополучно вернувшиеся обратно. Настолько овладевшие искусством разведки, что две группы он составил из пар – третий был лишним. Эти шестнадцать обещали «Валгалле» спасение. Налет на Орешково лишил фон Лютцова наград, но шесть удачно заброшенных групп отводили опасность. Его не похвалят, но и ругать не станут: идет война, на Восточном фронте дивизия, состоящая из трех батальонов, уже никого не удивляет. «Валгалла» понесла урон, но разведывательная информация поступает, значит, работа не напрасна.
Крюгер сообщил, что пропал Музычко и все дела заброшенных разведчиков. Фон Лютцов не поверил и пошел проверять. Подтвердилось. Оставалась надежда, что Музычко, в прошлом талантливый гравер, с одинаковым успехом подделывавший при советской власти как документы, так и деньги, трижды приговоренный русским судом к тюремному заключению и освобожденный из колонии немецкой армией, всего лишь проявил рвение. Вытащил из сейфа личные дела и отнес в безопасное место. Если найдут его тело и папки, можно вздохнуть с облегчением. Это означает, что русские действовали вслепую. Возможно, просто громили гарнизон врага. Подумав так, фон Лютцов поправил себя: неправда. Русские не посылают армады бомбардировщиков и штурмовиков на заурядные гарнизоны. Они знали о «Валгалле» и целенаправленно ее уничтожали. Их действия были логичными, на месте русского командующего он поступил бы так же. Оставалось понять, что русские знали? Туманные сведения, полученные от кого-то из местных жителей или полицейского? Или же знали все? «Неужели Зонненфельд? – подумал фон Лютцов. – Но как он проведал? Вычислил по продуктовым поставкам? Не мог. Школа снабжалась как подразделение полка фельджандармерии, это было продумано заранее и неукоснительно выполнялось. В Орешково Зонненфельд не бывал, его сюда просто не пустили бы. Кто-то рассказал? Мой офицер? Это невозможно! Зонненфельд не водил дружбу с офицерами абвера, круг его общения в N четко установлен – это проверено и перепроверено. Если русские осознанно забрали Музычко и дела, СМЕРШу не составит труда разыскать моих агентов. Даже напрягаться не придется. Это конец…»
В дверь постучали. Это был Крюгер.
– Не нашли! – доложил он с порога.
– Хорошо искали? – спросил фон Лютцов.
– Развалины разобраны до последнего кирпича, поселок и окрестности прочесаны фельджандармами. Всем довели, что любой, кто найдет Музычко или папки личных дел, получит месячный отпуск, солдаты очень старались. Безрезультатно.
– Мы проиграли эту войну, Пауль! – сказал фон Лютцов.
Адъютант смотрел на него недоуменно.
– Клаузевиц и Мольтке учили нас, что нельзя недооценивать противника. В Великую войну 1914–1918 годов мы имели возможность убедиться в справедливости этих заветов. Но забыли их. Нас развратили победы в Европе. Мы опасались французов и поляков, но их фронты развалились под ударами немецких армий. В 1941 году русские стремительно убегали от вермахта, и мы возомнили себя непобедимыми. Мы считали славян недочеловеками и забыли, как упорно они сражались двадцать лет назад. Мы не учли, как быстро они учатся. Когда мы столкнулись с танками «Т-34» и «КВ», следовало задуматься. Народ, который после тяжелейшей гражданской войны создал промышленность, способную выпускать такое оружие, опасен. Однако мы научились бороться с их чудовищными танками и успокоились. Мы не подумали, что люди, сумевшие создать современное оружие, могут научиться успешно вести разведку. Они научились. Зонненфельд, или как там его по-русски, доказал это. Вы молоды, Пауль, и, возможно, уцелеете в этой мясорубке. Запомните: нельзя драться с врагом, когда исход сражения складывается не в твою пользу. С таким врагом заключают мир. Пусть невыгодный. Худой мир лучше доброй ссоры, говорят русские. Они правы.
Адъютант смотрел на полковника широко открытыми глазами.
– Идите, Пауль! – сказал фон Лютцов. – Желаю вам выжить!
Когда дверь за адъютантом закрылась, полковник достал из кобуры «вальтер». Снял пистолет с предохранителя и передернул затвор. Затем с силой воткнул дуло в висок и нажал спуск…
На базу бригада вернуться успела. Двумя волнами, другой дорогой, разгромив по пути полицейский заслон. Полицейские бежали после первых же разрывов 76-миллиметровых снарядов, преследовать их не стали. Ночью на партизанском аэродроме сели самолеты, забрали Музычко и раненых. Саломатин дал бригаде сутки на отдых и сборы – намечалось перебазирование. Партизаны собирались двигаться утром, но с рассветом в деревню вошли танки…
