— Это лошадка, которую я должен попробовать сегодня утром, — ответил Генрих.
— Но она совсем не для мужчины.
— Она и предназначена для одной красивой дамы.
— Берегитесь, Генрих! Вы окажетесь предателем, потому что эту даму мы увидим на охоте, и если я не знаю, чей вы рыцарь, то хотя бы узнаю, чей вы шталмейстер.
— О нет! Даю слово, что не узнаете, — с притворным добродушием возразил Генрих, — эта дама сегодня не выйдет из дому: ей очень нездоровится.
— Ах, ах! Бедная госпожа де Сов! — со смехом сказал герцог Алансонский.
— Франсуа! Франсуа! Это вы предатель.
— А что такое с красавицей Шарлоттой? — спросил герцог Алансонский.
— Право, хорошенько не знаю, — отвечал Генрих, пуская лошадь коротким галопом и заставляя ее скакать по кругу. — Дариола сказала мне, что у нее болит голова, какая-то вялость, словом, общая слабость.
— Вам это не помешает ехать с нами? — спросил герцог.
— Мне? Почему помешает? — возразил Генрих. — Ведь вы знаете, что я безумно люблю охоту с гончими и ничто не заставит меня пропустить ее.
— Однако как раз эту вы пропустите, Генрих, — сказал герцог Алансонский, обернувшись и поговорив с кем-то, кто разговаривал с герцогом, оставаясь в глубине комнаты и был невидим Генриху, — его величество король сию минуту известил меня, что охоты не будет.
— Вот так-так! — произнес Генрих с видом глубокого разочарования. — А почему?
— Кажется, пришли очень важные письма от герцога Неверского. Король совещается с королевой-матерью и моим братом, герцогом Анжуйским.
«Ах, вот оно что! — подумал Генрих. — А не получены ли известия из Польши?».
— В таком случае незачем мне рисковать на этой гололедице. До свидания, брат мой! — ответил он герцогу.
С этими словами Генрих остановил лошадь подле де Муи.
— Друг мой, — заговорил он, — попроси кого-нибудь из твоих товарищей сменить тебя на карауле, а сам помоги конюху расседлать лошадь, положи седло себе на голову и отнеси его к золотых дел мастеру в королевскую шорную мастерскую: он должен закончить шитье, которое не успел закончить к сегодняшней охоте. А потом зайдешь ко мне с ответом.
Де Муи поспешил исполнить приказание, так как герцога Алансонского уже не было в окне: видимо, он что-то заподозрил.
И в самом деле: едва де Муи успел выйти за калитку, как у дверей появился герцог Алансонский. На месте де Муи стоял настоящий швейцарец.
Герцог Алансонский очень внимательно осмотрел нового караульного и, повернувшись к Генриху, спросила:
— Брат мой, ведь вы не с ним только что разговаривали?
— Это был парень из моего штата, которого я устроил на службу в отряд швейцарцев; сейчас я дал ему одно поручение, и он пошел его исполнить.
— А-а! — произнес герцог, как будто удовлетворившись этим ответом. — А как поживает Маргарита?
— Я сейчас иду к ней и спрошу ее.
— А разве со вчерашнего дня вы с ней не виделись?
— Нет. Вчера я пришел к ней часов в одиннадцать вечера, но Жийона сказала мне, что Маргарита устала и уже спит.
— Вы ее не застанете, она куда-то ушла.
— Очень может быть, — ответил Генрих, — она собиралась в Благовещенский монастырь.
— Разговор не мог продолжаться: Генрих, видимо, решил только отвечать.
Зять и шурин расстались: герцог Алансонский отправился, по его словам, узнавать новости, король Наваррский прошел к себе.
Не прошло и пяти минут, как он услышал стук в дверь.
— Кто там? — спросил Генрих.
— Государь, я с ответом от золотых дел мастера из шорной мастерской, — ответил знакомый Генриху голос де Муи.
Генрих, явно волнуясь, предложил молодому человеку войти и затворил за ним дверь.
— Это вы, де Муи? — воскликнул он. — Я надеялся, что вы еще подумаете!
— Государь, — ответил де Муи, — я думал целых три месяца — этого достаточно. Теперь пришло время действовать.
Генрих вздрогнул.
— Не волнуйтесь, государь, мы одни, а время дорого и я очень тороплюсь. Ваше величество, вы можете одним словом вернуть нам все, что события этого года отняли у протестантов. Давайте поговорим ясно, кратко и откровенно.
— Я слушаю, мой храбрый де Муи, — ответил Генрих, видя, что избежать объяснения невозможно.
— Правда ли, что вы, ваше величество, отреклись от протестантства?
— Правда, — ответил Генрих.
— Да, но устами или сердцем?
— Мы всегда благодарны Богу, когда Он спасает нам жизнь, — ответил Генрих, избегая прямого ответа на вопрос, как он обычно поступал в таких случаях. — а Бог явно избавил меня от страшной опасности.
— Государь, — продолжал де Муи. — признаемся в одном.
— В чем?
— В том, что вы отреклись не по убеждению, а по расчету. Вы отреклись для того, чтобы король оставил вас в живых, а не потому, что Бог сохранил вам жизнь.
— Какова бы ни была причина моего обращения, де Муи, — отвечал Генрих, — тем не менее я католик.
— Хорошо, но останетесь ли вы католиком навсегда? Разве вы не вернете себе свободную жизнь и свободу совести при первой возможности? Теперь такая возможность вам представляется: Ла-Рошель восстала, Беарну и Руссильону довольно одного слова, чтобы начать действовать, вся Гийенна кричит о войне. Скажите только, что вы стали католиком по принуждению, и я вам ручаюсь за будущее.
— Дворян моего происхождения не принуждают, мой милый де Муи. То, что я сделал, я сделал добровольно.
— Но, государь, — сказал молодой человек, у которого сжималось сердце от этого неожиданного сопротивления, — неужели вы не понимаете, что, поступая таким образом, вы нас бросаете… предаете нас?
Генрих был невозмутим.
— Да, да, государь! Вы предаете своих — ведь многие из нас явились сюда, рискуя жизнью, чтобы спасти вашу свободу и вашу честь! — продолжал де Муи. — Мы подготовили все, чтобы добыть для вас престол. Слышите, государь? Не только свободу, но и власть: вы займете тот престол, какой захотите сами, потому что через два месяца вы сможете выбирать между Наваррой и всей Францией.
— Де Муи, — заговорил Генрих, отводя глаза, невольно засверкавшие при этом предложении, — де Муи, я жив, я католик, я супруг королевы Маргариты, я брат короля Карла, я зять моей доброй тещи Екатерины. Де Муи!
Когда я породнился со всеми этими людьми, я принял в расчет не только выгоды, но и обязанности.
— Тогда чему же верить, государь? Мне говорят, что ваш брак — брак только для видимости, мне говорят, что ваше сердце осталось свободным, мне говорят, что ненависть Екатерины…
— Враки, враки! — поспешил перебить его Генрих. — Друг мой, вас нагло обманули! Милая Маргарита на самом деле моя жена, Екатерина на самом деле мне мать, наконец, король Карл Девятый на самом деле мой повелитель, владыка моей жизни и души.
