Конечно же, это Несвиж. Пан Юлиуш рисовал по памяти, но, похоже, она у него в полном порядке. Чтобы убедиться в правильности своего вывода, Глеб включил компьютер, отсканировал план пана доктора и запустил свою оригинальную программу, позволявшую сличать картографические изображения. Ответ пришел быстро — Несвиж!
Немного поколдовав над изображением, Глеб придал чертежу пана Гановича законченность и четкость и вывел на принтере один экземпляр. Все сомнения исчезли — отец и пан доктор в Несвиже. На рисунке хорошо просматривались стрелки, которыми пан Юлиуш обозначал предполагаемый маршрут поиска, и лабиринт подземных ходов, обозначенных пунктиром. Похоже, у пана Юлиуша на руках и впрямь находился подлинный план замка и его окрестностей, составленный предком доктора, Яном Гановичем.
Вход в подземелье, если судить по плану, был на приличном расстоянии от замка; его отметили крестиком. Это Глеба не удивило — в любой крепости имелись тайные выходы, благодаря которым осажденные могли ударить в тыл своим врагам или послать гонца за подмогой.
В путь, немедленно в путь! Глеб начал быстро собираться, но тут его словно кто-то за рукав куртки схватил. Нет, брат, так не пойдет… Глеб задумался. Нельзя ехать одному, без прикрытия. Нельзя! Эти «инквизиторы», эти немецкие фон-бароны — народ серьезный, это и ежу понятно. Если они уверены, что Копье существует и ведут за ним охоту, то их ничто не остановит.
Это раньше было — «моя милиция меня бережет», а сейчас страна стала проходным двором. Столько разной забугорной швали слоняется по городам и весям Расеи-матушки — считать, не пересчитать. Над всеми иностранцами мента или сотрудника ФСБ не поставишь. Кто знает, сколько крутых парней приволокли с собой «инквизиторы». Двое русских быков — это всего лишь «вершки». Не исключено, что под командованием фон Ностица и иже с ним находятся еще и «корешки» — бойцы покруче, иностранцы с богатым опытом специальных операций. Если это так, то за свою жизнь и жизнь отца Глеб не дал бы им гроша.
«А не привлечь ли мне к моей одиссее Ниндзя?» — подумал Глеб. Это прозвище всплыло как-то само собой, будто ему кто нашептал. На самом деле его товарища по детским играм звали Юн Хо Сок. Отец у него был корейцем, а мать — чистокровной русачкой. Обычно к Ниндзя обращались по фамилии — Юн; думали, что это имя. Но в свидетельстве о рождении в графе «Имя» значилось «Хо Сок», что в переводе означает Тигр-Камень. Или Каменный Тигр — кому как удобней. Мать называла его Юрой, а иногда (когда Ниндзя был совсем маленьким) Хосиком.
Свое прозвище — Ниндзя — он получил благодаря увлечению боевыми искусствами Востока. Толчком к этому послужили фильмы с участие Брюса Ли. Юн до того вошел в образ знаменитого актера, что к восемнадцати годам даже стал на него немного похож, хотя был выше и коренастей.
Однако обучался Юн различным зубодробительным приемам весьма своеобразно, несколько не так, как киношные герои в изображении Брюса Ли. Во-первых, он не имел никаких тренеров и наставников. Во-вторых, к нему каким-то образом попал перевод японской книги о непревзойденных лазутчиках Средневековья ниндзя с изложением их боевых приемов и методов тренировки.
И Юна переклинило. Он плюнул на учебу и днями пропадал где-то в лесах, окружавших город, — отрабатывал технику и тактику ниндзя. Спустя три или четыре года его нельзя было узнать. Юн стал настоящим дикарем. И летом, и зимой он ходил в легкой хлопчатобумажной курточке, не ощущая ни жары, ни холода. Мало того, он и нормальную обувь не носил. На голых ногах у Юна почти всегда были таби*, а носки и ботинки он надевал лишь в большие морозы.
Что касается его физического состояния, то оно было превосходным. Эдакий комок железных мышц, практически нечувствительный к боли, который мог в любой момент совершить что-нибудь невероятное; например, расколотить кулаком стопку кирпичей, пробить стену ударом ноги или исчезнуть на глазах ошеломленной публики, буквально растворившись в воздухе.
Но такие «игры» часто заканчиваются плохо. Именно так и получилось у Юна. В шальные девяностые годы прошлого столетия его пытались завербовать в одну из банд рэкетиров, а когда он наотрез отказался, то попытались отметелить по полной программе, — чтобы уважал братву. Побоище получилось знатным — десяток покалеченных братков. Конечно же, Юна посадили, но дали ему немного, всего пять лет, — и дураку понятно, что он действовал в порядке самозащиты. Но больно уж козырным оказался бригадир рэкетиров, который из кожи лез, чтобы отправить Юна на зону и как можно на больший срок.
После отсидки Юна Глеб несколько раз встречался с ним (Ниндзя освободили досрочно). Он был немногословен, лишь сказал, что его и там пытались достать. Чем эта история закончилась, Юн не стал распространяться, но по тому, что он возвратился из мест заключения с рваным шрамом на скуле, можно было сделать соответствующие выводы.
Спустя полгода личный враг Юна — бывший бригадир братков погиб вместе с двумя телохранителями в автокатастрофе. Его гибель вызвала много вопросов у следствия, но доказать злой умысел в смерти «уважаемого» гражданина города (к тому времени бывший пахан подмял под себя почти всю городскую торговлю) они не смогли. А Ниндзя вскоре надолго исчез.
Когда он вернулся домой в очередной раз (год назад), Глеб про себя отметил, что шрамов на теле Юна значительно прибавилось; они отпраздновали его возвращение в родные пенаты с подружками в отлично оборудованной частной сауне, которую Ниндзя арендовал на весь вечер. Но расспрашивать, что да почему, Глеб не стал. Если Юн захочет, сам расскажет, решил он.
Удивительно, но Юн почему-то всегда тянулся к Глебу. Возможно, по той причине, что Тихомиров-младший никогда не позволял себе насмешек над неказистым полукровкой. Это потом Юн вырос в настоящего мачо, а поначалу он выглядел как птенчик, маленький вороненок, выпавший из гнезда, — черненький, запуганный и вечно взъерошенный.
Пока Юна где-то носило, умерла его мать, и он остался круглым сиротой. (Отец-кореец бросил их, когда Юну исполнилось шесть лет.) Глеб дал деньги на похороны, заказал надгробную плиту из гранита и позаботился, чтобы ритуал выдержали по всем человеческим и церковным канонам. За квартирой Ниндзя присматривали соседи, с которыми у Тихомирова-младшего был уговор, подкрепленный небольшой суммой; деньги взяли лишь по его настоянию. Он попросил, чтобы квартиру содержали в чистоте и поливали цветы. Цветоводство было страстью матери Юна; Глеб хотел, чтобы в квартире все осталось так, как прежде.
После сауны они больше не встречались — Глеб на полгода ушел в «поле», затем съездил к отцу в Лондон (в тот момент Николай Данилович подрабатывал приглашенным экспертом аукционного дома «Сотбис»), а потом стало не до тесных контактов с кем бы то ни было, потому что Глеб серьезно подналег на докторскую диссертацию и днями пропадал в архивах. Поэтому, чем занялся Юн после своих таинственных вояжей, Тихомиров-младший не знал.
