Пламя свечи приблизилось к его щеке, желтый отсвет проник под веки. Бенджамен отвел голову и увидел перед собой внимательные, прищуренные глаза обычнейшего старичка с лицом, хорошенько пропаханным жизнью, с глубокими рытвинами морщин, в которых тени обретали абсолютную темноту.
— Я Неттельбек, — прошептал старик, вопросительно снизив голос.
— А я О'Лири.
— Гораздо больше вашего имени меня интересует, знаете ли вы пароль, — сказал Неттельбек.
— Черный.
— Как орел.
— И как крест.
Неттельбек кивнул.
— Хорошо. Идемте со мной.
Они вышли из будки стражников. Неттельбека сопровождала пятерка мрачных типов, одежда которых выдавала наличие твердых предметов за пазухами.
— Куда мы идем? — спросил Бенджамен, ведя коня за узду.
— В небольшой дом за Кирхофс Шанце. Можете там ночевать и располагаться так долго, как захотите.
— Если капитан Сторман меня ожидает, то завтра на рассвете я уплыву, — ответил Бенджамен.
— Ожидает. «Чайка» стоит на якоре неподалеку от устья реки, под защитой пушек форта Мюнде. Еще сегодня ночью вы получите свежий провиант.
— Мне хотелось бы немедленно встретиться со Сторманом.
— Я уже послал за ним, герр О'Лири. Ваша операция удалась?
— Удалась.
— Это хорошо, хотя нам это вряд ли поможет. Наша армия отступает, в ней полно изменников и дезертиров. Вскоре Кольберг будет в осаде, разве что русские…
— Герр Неттельбек, — перебил его Батхерст, — если удалась и операция моих партнеров в Познани, то русские вам могут и не понадобиться, потому что никакой осады Кольберга не будет. Гарантировать этого я не могу, но такое возможно. Только не спрашивайте, в чем тут дело.
В полночь, уже поев и отдохнув, Бенджамен переговорил с капитаном и собирался лечь в чистенькой, но низкой комнате дома, искушающей давно забытым теплом и периной, когда Том доложил, что похищенный пришел в себя. Бенджамен тут же отправился в чулан, где на развернутом ковре сидел помятый Бонапарт. Какое-то время они молча глядели друг на друга.
— Приветствую ваше императорское величество, — с уважением сказал Батхерст. — Вы проиграли эту партию, сир, что является событием исключительным, и мне льстит, что это я вызвал его, а мне известно, что до сих пор вы никому не проигрывали, и что те, кто до сей поры занимали место в сундуке, тоже никогда не проигрывали.
Ему ответило молчание и какое-то ласковое спокойствие в усталых глазах монарха. Бенджамен почувствовал себя не в своей тарелке и, не зная, что еще сказать, спросил:
— Может вы голодны, сир?
Наполеон кивнул.
— Сейчас вам принесут поесть и подушку. Прошу выспаться, поскольку вас ожидает дальнее путешествие по морю.
Бенджамен вышел из чулана и наткнулся на младшего Диаса.
— Иди к Тому, — приказал он, — пускай возьмет у хозяйки еду, питье и принесет сюда.
— Я сам принесу, сеньор.
— Хорошо, но поспеши.
— И это самый настоящий Наполеон, правда, сеньор?
— Правда, парень.
— Настоящий император?
— Настоящий.
— И мы его похитили?
— Да, сынок, нам удалось. Ты тоже в этом участвовал и вел себя храбро.
— Да ну, чего там! Я ничего и не сделал, сеньор. Когда подрасту, я хочу быть таким как вы, сеньор!
— Беги за едой, парень, а то император умрет с голоду.
— А я всегда представлял, сеньор, что император такой здоровенный, как гора, и все его боятся. А когда мы его переодевали, он в подштанниках был такой смешной, ну совсем как до того, монах.
— Потому что они очень похожи. Ладно, иди уже.
— Уже иду, сеньор. В жизни не видел двух настолько похожих людей, даже бородавка за ухом у них на том же месте, хи-хи-хи!
Мальчишка побежал через сени, но на полдороги его догнал крик Батхерста:
— Верниииись!!!
Хуан замер на месте. Повернулся он медленно, на подгибающихся ногах, испуганный этим криком, в котором было что-то отчаянное, чего он никогда до сих пор не слышал от своего идола.
— Слушаю… слушаю, сеньор… Что-то случилось?
Батхерст оттер со лба капельки ледяного пота и спросил:
— О какой это бородавке ты говорил, парень?!
— Ну, за ухом, кажется, левым… И у того была такая же самая, сеньор. Я заметил в лесу, когда мы его переодевали.
— Божжжеееее!..
Батхерст согнулся, словно его ударили в солнечное сплетение и сполз по стене. Дергая волосы, он стонал:
— Божжже! Божжже…
— Сеньор! — испуганно вскрикнул Хуан. — Сеньор, да что с вами?! Мануэль… на помощь!
Том, Сий и старший Диас прибежали с оружием и увидели держащегося за голову Батхерста, шатающегося от стены к стене, давящегося мрачным скрежещущим смехом безумца. Бенджамен водил глазами по потолку и хохотал как сумасшедший беспрерывно, казалось, ему некогда даже воздуха набрать в легкие, как будто кто-то запустил чудовищный «перпетуум мобиле» смеха. Сий подскочил к нему, схватил обеими руками и резко тряхнул пару раз, и смех неожиданно прервался, уступая тяжелому дыханию. Во взгляде Батхерста появилось нечто осмысленное.
— Что случилось, сэр? — спросил моряк.
— Ничего… ничего не случилось… уже все. Идите спать… Хуан, ты принеси все-таки еду!.. Все… все… уже ничего!..
С места они сдвинулись, когда Батхерст подогнал их криком:
— Ну, чего ждете?!.. Идите к чертовой матери, пока я вам головы не отвернул! Все!..
Они ушли, поглядывая друг на друга с мрачным беспокойством. Бенджамен остался один. Он уперся в стену, глядя прямо перед собой, словно слепец, и молчал. Снаружи и внутри его была абсолютная пустота. Ноги превратились в свинцовые трубы, и он чувствовал себя сонным, вялым, обессиленным. Бенджамен понимал, что сломался, во что никогда бы не поверил, только это все доходило до него издалека, через туман спутавшихся образов и слов. Он чувствовал себя настолько измученным, будто три дня таскал камни. Неожиданно все утратило смысл… Стольких людей он погубил только лишь для того, чтобы дать себя обмануть как ребенка! Все его декларации, будто не цель для него главное, но только сама игра, ее ритм и движение, ее напряжение и мистика, что только это является важным — вдруг сделались глупыми и ненастоящими. Нужно было проиграть, чтобы до него дошло, что на самом деле важна была только цель, она одна могла принести ему удовлетворение и наполнить радостью победы. Но он вынул из колоды не ту карту и своей цели не достиг. И теперь вся мистика игры расплавилась в бессмысленности, отвращении, горечи и беспомощном бешенстве зазнавшегося импотента. Проиграл! И что с того, что проиграл в красивой игре, если игрой этой дирижировал кто-то другой, и кто-то другой создавал эту красоту? Красоту победы, поскольку красив только триумф. И с этим он уже ничего не мог поделать, ничего нельзя переиграть, и никакими, даже самыми умными словами ничего уже не изменить. Он проиграл в игре, в которой реванш не был предусмотрен. Проиграл!!!
