А в Стокгольме весь воздух был пропитан грозой. Сеймовые комиссии заседали непрерывно. Нужно было во что бы то ни стало получить согласие всех сословий на войну. Духовенство сломили, и в этом преуспел епископ Эрик Бенцелиус, оставалось крестьянство. Эти с трудом уговором поддавались. Врожденное чутье земледельца, практичность ума сопротивлялись войне как могли. Не было уверенности в том, что не ляжет она, как обычно, ярмом невыносимым на плечи пахаря-труженика. Войны объявляют политики, а расплачиваются крестьяне — рекрутами, припасами, скотом. Только-только от той, последней войны страшной оправились, да еще и неурожаи два последних года мучали, и опять дворяне за свое… Как объявят войну, так только держись — все отберут, а сами скажут: «Ваше сословие голосовало? Так теперь нечего стонать или роптать!»
Собрали отдельно сословие крестьянское. Комиссия по вооружению, ведавшая вопросами снабжения армии, в составе полном явилась уговаривать. Один из членов сей комиссии, некто Плумгрен, как уж витийствовал, каких только обещаний не раздавал. Цифирями сыпал. Щебетал птахою утренней:
— …И все магазины уже полные, а кроме того, заготовлено дополнительно хлеба, коим десять тысяч войска можно будет кормить аж целых 11 месяцев и еще три дня в придачу. А гороха? Гороха и круп — на 10 месяцев. И это не считая того, что заготовлен провиант для галерного флота отдельно, и здесь он не подсчитывается. И война продлится ну никак не более шести месяцев. А припасов-то сколько!
Крестьяне тужились, за цифрами не поспевая. В затылках почесывали. Переглядывались. Плумгрен соловьем заливался:
— А разве иностранные державы и первая наша союзница — Турция, разве не вмешаются? Хотите, чтоб вас не отягощали ни вербовкой, ни конскрипцией? Да ради Бога! Только соглашайтесь! Или вы забыли, как подлые русские расправились с верным слугой престола, майором Синклером?
— А как Король? — спрашивали крестьяне, верные древнему шведскому характеру, всегда согласные со своим Королем.
— Король? — изумился Плумгрен. — Да Король готов уже вдеть ногу в боевое стремя и поднять свой древний меч викинга на борьбу с подлыми и коварными русскими.
Что оставалось бедным крестьянам… Они посмотрели друг на друга, поколебались еще немного и… согласились! Цифры ведь впечатляют!
«Шляпы» торжествовали. Карл Гилленборг и Карл Левенгаупт, два графа, два зачинщика, предстали перед Королем.
— Ваше Величество, — начал высокопарно Гилленборг, закончив церемониал приветствия, — народ Швеции, его парламент, его дворянство полагают, что стечение всех обстоятельств наиболее благоприятно для объявления войны дикой Московии. Швеция должна решиться, и это, безусловно, согласовывается если не с ее возвышением и возвратом к славным временам наших победоносных королей, то, по крайней мере, с ее честью, достоинством и значением во всей Европе. Пора посчитаться за то бесславие государства, на которое наша страна была обречена в результате последней войны. Народ Швеции ждет Вашего Королевского согласия.
Фредерик I вздохнул и поерзал на троне: «Господи, — подумалось, — и когда ж они успокоятся?» Король был гессенцем, и, к несчастию для Швеции, он не мог сочувствовать симпатиям или антипатиям своего народа, он просто не мог понимать их. В нем ведь ничего шведского, кроме короны, и не было.
Гилленборг и Левенгаупт переглянулись. Им не понравились колебания Короля. Теперь пришла очередь Левенгаупта блеснуть искусством риторики. Описание битв, славных для шведского оружия, сменялось рассказами о мудрых решениях предшественников Фредерика на престоле, о присоединении области за областью, об основании крепостей, о завоевании все новых и новых земель, отодвигавших все дальше русскую границу.
— Народ ждет, Ваше Величество! — завершил свою речь Левенгаупт и церемонно поклонился. «Ну что ж, — подумал Король, — а если и правда, что мой народ ждет именно меня, именно своего Короля, чтоб он возглавил армию страны в борьбе со старым и коварным врагом? Тогда Король не может отказать своему народу!»
— Ну что ж, господа. Король согласен… на войну и согласен возглавить армию! Раз это воля народа, то суверен не вправе отказать своим подданным. Да-да, господа. Передайте в риксдаг — я возглавлю армию! — Король даже встал с трона и в волнении стал прохаживаться по залу.
Такой поворот событий был неожидан для одного и другого графа. Война — это да, но при чем здесь командование армией! У шведской армии есть уже ее главнокомандующий — Левенгаупт, и зачем ей другой, даже если это сам Король. Левенгаупт дара речи лишился.
Гилленборгу пришлось одному выворачиваться из создавшегося щекотливого положения:
— Ваше Величество, — издалека начал. — Вы знаете, какую самую искреннюю, верноподданническую любовь испытываем и мы с графом Левенгауптом и весь шведский народ к Вам.
— Да, да, господа. Король это знает. — Фредерик продолжал мерить шагами зал.
— Мы все уверены, — продолжил Гилленборг, — что если шведская армия будет сражаться под личным предводительством такого великого Короля, неустрашимость и опытность в военном деле так хорошо известны всему свету, то желанная цель этой войны непременно будет достигнута, — граф бросил быстрый взгляд на Левенгаупта. Тот стоял весь потерянный и жалкий. Гилленборг вздохнул и продолжил:
— Но когда мы вспомним преклонность лет Вашего Величества, суровость климата и трудности предстоящей кампании, коя придется на позднее, зимнее время года, то в наших сердцах, — Гилленборг положил одну руку себе на грудь, другой указал на Левенгаупта, — как в сердцах всех подданных Вашего Королевского Величества, невольно возникают опасения. Мысль об ужасах и опасностях войны, которым геройское мужество Вашего Королевского Величества подвергло бы свою священную особу, ужасает нас и заставляет колебаться, какой ответ должны мы дать Вам, — Гилленборг остановился перевести дух. Левенгаупт внимательно прислушивался к его речи.
— Но если бы мы смели надеяться, что желания наши удостоятся милостивого внимания Вашего Королевского Величества, то мы просили бы Ваше Королевское Величество остаться в центре государства, чтобы постоянно можно было совещаться с Вашим Величеством обо всем, касающимся военных операций. — Гилленборг закончил и низко склонился перед остановившимся Королем.
«Вот это умозаключение…», — с восхищением подумал Левенгаупт и также склонился перед Фредериком.
«А зачем мне, действительно, командовать армией? — подумал Король, который успел уже загореться, успел и остыть, подумав, что он погорячился. — Лучше остаться с детьми, тем более, что Гилленборг выполнил свое обещание и провел через риксдаг утверждение им титула графов Гессенштейн».
