Квинт знал, что его товарищи с обеих сторон тоже сражаются. Вопли, проклятья, крики боли и звук рубящего железа звенели в ушах. Человек с топором, сменивший кузнеца, с размаху ударил им Квинта по голове. Он бы расколол шлем надвое, если б римлянин не отбил удар щитом. Боль пронзила левую руку от страшного удара, послышался звук треснувшего дерева, но Квинт не обратил внимания ни на то, ни на другое. Он выглянул из-за края щита и вонзил меч противнику под мышку. Человек с топором был уже мертв – большие кровеносные сосуды в его груди были рассечены, – прежде чем Квинт вынул клинок. Открыв рот, с розовой пеной на губах, противник рухнул на тело кузнеца, оставив топор в скутуме.
С изрядной долей везения гастатам удалось отодвинуть толпу на несколько шагов. Никто больше не налетал непосредственно на Квинта. Крикнув товарищам, чтобы сомкнули ряды, он отошел чуть назад и, поскольку не мог воткнуть меч в землю, воткнул его в чье-то тело. Имея рукоятку под рукой, юноша мог в случае необходимости тут же схватить оружие, но если бы вложил клинок в ножны, это могло оказаться смертельно. Немного попотев, Квинт вытащил топор из своего скутума. Щит был безнадежно испорчен, но еще мог послужить до конца боя. До конца резни, поправил он себя. Урций только что зарубил Симмия. Большинство сторонников последнего скрылись с глаз, были убиты или ранены. Оставшиеся горожане, совсем не бойцы, в ужасе повернулись и попытались бежать. Только вот бежать было некуда, кроме как в центр агоры. Они попались, как стайка тунца в сеть рыбака. Гастаты преследовали их с лютым громким криком. Квинт двинулся к ним, прежде чем сердце перестало так колотиться и рассудок пришел в равновесие. Теперь уже было не избежать того, что должно быть сделано.
«Терсит! – подсказала ему совесть. – Он здесь!» Толика здравого смысла вернулась к нему, но он по-прежнему ничего не мог сделать. Не было возможности остановить это безумие, не было возможности разыскать Терсита и вывести в безопасное место.
Потом Квинт будет вспоминать последующие часы как самые страшные с тех пор, как поступил в войско. Все его товарищи и прочие легионеры обезумели. Им хотелось только убивать, это они хорошо умели. В замкнутом пространстве против безоружных жертв было трудно сдержать свои кровожадные порывы. Когда все было закончено, среди оставшихся в живых были только римляне. Потеряв всех, кто мог сопротивляться, горожане сбились в кучу в тщетной попытке оказаться подальше от кровожадных римских клинков. Они толкались и пинали друг друга, затаптывали слабейших и призывали на помощь своих богов. Но все было напрасно. Квинт с товарищами и остальной гарнизон сомкнули смертельный заслон из изогнутого дерева и острого металла.
Разимые из-за щитов горожане неуклюже продвигались вперед, став легкой мишенью для ударов в спину. Всякий, кто не получил смертельную рану, мог оказаться затоптан или добит наступающими легионерами. С теми, кто поворачивался лицом к гастатам, обходились не лучше. Они умирали, моля о милосердии, клянясь, что всегда были верны Риму, что у них семьи и дети. Их поражали в грудь, в живот, в шею; отрубали руки, ноги, иногда голову. Фонтанами била кровь, оседая как на живых, так и на мертвых. Вскоре правая рука у легионеров уже была по локоть в крови, их лица приобрели малиновый цвет, рисунка на щите не было видно за блестящим алым покрытием. В какой-то момент Квинт попытался разжать державшую меч руку и обнаружил, что не может сделать этого из-за клейкого слоя крови, покрывшего кулак. Пожав плечами, он продолжил убивать. Его товарищи тоже не замечали, на что стали похожи, и им не было до этого дела. Всякий, до кого они могли дотянуться мечом, был их законной добычей.
Когда резня на агоре завершилась, гастаты побежали на прилегающие улицы, завывая, как дикие собаки. Командиры не останавливали их, а некоторые даже поощряли. Квинт тоже было бросился на улицы, намереваясь принять участие в побоище, и тут увидел, как двое гастатов гоняются за мальчиком не старше десяти лет. Тот кричал и уворачивался, пытаясь спастись, и тем временем истекал кровью, как заколотая свинья. Солдат замер на месте. Терсит был мертв – к настоящему времени это было несомненно, – но что стало с его дочерьми? В голове вихрем закружились мысли. Хватало уже того, что погиб хозяин таверны. Он не может бросить невинных дочерей Терсита на произвол судьбы. Бросив свой треснувший щит, Квинт побежал к «Полной луне».
Резня распространилась на всю Энну. На каждой улице, в каждом переулке слышалось, как вышибают двери, а жильцы кричат и молят о милосердии, но все крики быстро затихали. Повсюду в грязи валялись изувеченные тела: раб с рассыпанной корзиной хлеба и овощей, старый калека с самодельным костылем, маленькая девочка, все еще сжимающая в руке куклу, – простые люди, занимавшиеся своими делами, когда их настигла смерть. Квинт увидел матрону одних лет с его матерью, которая, спасаясь от легионеров, выбежала из своего дома. Они настигли ее, сорвали с нее платье и со смехом пустили бежать голую по улице. Когда она не побежала, они стали хлестать ее плашмя мечами, пока не заставили. Юноша отвел глаза и побежал дальше, молясь, чтобы матрону ждала быстрая смерть, хотя и знал, что это не входит в намерения легионеров. Через несколько шагов его ждал другой ужас. Женщина примерно того же возраста, что Аврелия, бросилась с высоты трехэтажного дома, чтобы ее не схватили глумящиеся гастаты. Когда она сломала себе шею на улице внизу, они высунулись из окна и крикнули Квинту:
– Можешь трахнуть ее первым!
Чувствуя тошноту, он не ответил, а, опустив голову, бросился прочь.
Однако когда Квинт достиг «Полной луны», его сердце упало. Дверь была распахнута, и изнутри слышался звон бьющейся посуды и крики. Юноша пожалел, что рядом нет Урция, он был один. Пришло время сделать глубокий вздох и успокоиться. Нужно быть крайне осторожным, чтобы не закончить жизнь, истекая кровью на полу таверны, подобно многим невинным жертвам по всему городу. Мародерствующие солдаты не особенно смотрят, кого убивают. «Проследи за мною, Марс!» – вознес он молитву и, крепко сжав меч, вошел.
Внутри горела лишь пара ламп. Помещение казалось пустым, но юноша сохранял бдительность. Через несколько шагов он увидел одну из Терситовых дочерей, она лежала на спине перед стойкой. Рядом с ее тонкими пальцами валялся ржавый молоток. Пол вокруг был залит кровью. Солдат на цыпочках приблизился. Девушка была моложе Аврелии. У нее было перерезано горло. По крайней мере, она умерла до того, как напавшие успели изнасиловать ее, подумал он.
Но этого нельзя было сказать о второй дочери Терсита, если допустить, что кричала она. Из-за стены донесся слабый сдавленный звук. Квинт перешагнул через тело старшей девушки, чувствуя подкатывающую тошноту от того, что ожидал увидеть. Ее не было в первой комнате – кладовой, – полной хохочущих гастатов. Некоторые ходили вдоль стоек с амфорами, отбивали горлышки и подставляли рот под струю вина. Вина было слишком много для них, и скоро они им зальются, что, похоже, забавляло их еще больше. Квинта никто не замечал. Он тихо перешел в следующую комнату. Судя по висящим на стенах горшкам и сковородам, это кухня. В дальнем конце еще несколько гастатов стояли над голой задницей одного из своих товарищей. Под ним Квинт разглядел ноги девушки.
