— Меня? Я все время находился в капище!
— Находился там твой организм. Тело. Существуют тысячи версий и предположений о природе человеческой души, я склоняюсь к наиболее вероятному — электронно-волновая субстанция, создаваемая электро-химической активностью клеток. Можно спорить, но зачем? Если это именно «substantia», сиречь нечто материальное, то почему бы душу временно не изъять из тела и не отправить куда-нибудь погулять? Что Лоухи и сделала.
— Ересь, — сказал Славик. — Лет семьсот назад во Франции инквизиция сразу присудила бы аутодафе заживо без права переписки. Или такое покаяние, что сам на костер запросишься. По-вашему выходит, что мою бессмертную и неотторжимую душу можно переселить хоть в собаку, хоть в одного из наших неандертальцев?
— Снова хромает логика. Переселение такого рода невозможно: конфигурация клеток, генерирующих энергию и поля у каждого человека строго индивидуальна.
— Значит, когда я умру и нервные клетки погибнут, душа исчезнет?
— Тоже нет. Закон сохранения энергии — ежели где убудет, то умножится в другом месте или ничто не появляется ниоткуда и не исчезает в никуда… Останавливаемся — тут не философский диспут, мы начали погрязать в глубинах недоказанных теорий, тогда как на первом месте должна стоять практика. Лоухи попыталась тебя о чем-то предупредить. Часть видения — ледниковая равнина, к примеру, — могла быть сном, однако ты видел меня, Ивана, чувствовал запах моих папирос… Смог бы опознать помещение, в котором происходил разговор?
— Да. Но раньше я в нем никогда не был.
— Значит, еще побываешь. Договоримся: как только окажешься в ситуации, даже приблизительно похожей на виденную во сне, немедленно скажи. Кажется, это некий поворотный момент, ключевая точка, пик кризиса… Но что за кризис? С чем он связан? Ваша затея с «Технопарком»? Вы что, термоядерное оружие решили производить?
— Об этом речи не шло. Изучение аномалий, еще какие-то побочные проекты.
— Чтобы изучать аномалии, требуется серьезный базис. Фундамент, основа. Начинать с нуля — нереально.
— Никто и не говорит о том, что мы начнем с нуля, — сказал Славик и прикусил язык. Попытался неуклюже соврать: — Ваня говорил о советских наработках, Курчатов…
Дед выразительно посмотрел на молодого коллегу, но промолчал. Сделал вид, что не заметил оговорки.
В самой категорической форме, — язык отрежу! — Иван запретил рассказывать о деталях переговоров за антарктической Дверью. Выслушав заданный однажды Славиком вопрос, что это, мол, за проекты с номерами 220 и 600, так заинтересовавшие господина рейхсляйтера, он сначала прижал палец к губам и четко ответил — «Ребята, это не моя тайна. Поверьте, я многое отдал бы за возможность остаться в неведении. Добрый совет: никогда больше не произносите эти слова вслух. Сотрите их из памяти. Забудьте. Нам не нужны фатальные неприятности».
В любом случае Exzellenz сообщил, что после предоставления ознакомительного пакета документации по заявленным вопросам, можно будет начинать предметный разговор. В качестве посредника обе высокие стороны более чем устроит экс-полковник Густав Фальке, как человек проверенный, надежный и заинтересованный в сохранении абсолютной конфиденциальности. Будете готовы — известите.
Что происходило дальше, было скрыто покровом непроницаемой тайны, но Славик, невольно приглядывавший за строительством (ничего не замечать было сложно — техника работала у самых границ поселка в нескольких сотнях метров от дедова участка) и обладавший всем необходимыми пропусками для доступа на объект, вдруг отметил нездоровую активность около возведенных еще в апреле складских помещений — длиннющих ангаров, обнесенных решеткой с колючей проволокой поверх.
11 мая вечером на закрытую территорию въехали два трейлера, сопровождаемые охраной на черных джипах с затонированными стеклами. Разгрузку начали не на площадке, а загнали фуры под крышу ангара, наглухо затворив ворота. Попутка сунуться на проходную едва не закончилась скандалом — господина Антонова В. М., одного из ведущих акционеров корпорации, пропустить отказались, сославшись на инструкции генерального директора и настоятельные рекомендации «серьезных инстанций». Каких — понятно и без слов, номера на джипах были федеральными, а не областными, серия «В — АА», что недвусмысленно указывало на принадлежность к гаражу администрации президента. Ого!
Позвонил Ивану — мсье генеральный директор, ваша баронская милость, на вахте сегодня такие упыри стоят, что всех скопом можно отправлять в местный драмтеатр, играть унтеров пришибеевых, держиморд, угрюм-бурчеевых и прочих хрестоматийных монстров отечественного охранительства! Меня выгнали! Апартеид какой-то! В чем дело, можно узнать?
— Марш домой, — Иван был краток. — Не суйся туда, самолетом доставили контейнеры из Рио-Гранде, потом объясню… Я занят. Пока.
Короткие гудки.
Славик набрал в поисковике название «Рио-Гранде» и посмотрел карту Google. Город в Техасе? Вряд ли — дыра, каких поискать. Бразильский муниципалитет? Тоже отметаем! Бинго — Рио Гранде, один из самых отдаленных портов Аргентины в эстуарии одноименной реки, пятьдесят четвертый градус южной широты. Полторы тысячи километров по прямой до острова Ватерлоо и меньше пятисот до мыса Горн.
Наводит на определенные размышления, не правда ли?
Ох и доиграемся мы однажды во взрослые игры. Прав был опытнейший господин Фальке: в этом мире есть силы, связываться с которыми не стоит категорически…
* * *
В мире же задверном, в «субъективной реальности», царила если не идиллия, то беспокойства всяко было ощутимо меньше.
Дед не преувеличивал — весна наступила с невиданной для исторических времен быстротой, времена года словно дистанционным пультом переключили. На деле мгновенная смена сезонов объяснялась банально: колоссальный антициклон, пришедший из прогретых солнцем субтропических областей центральной Азии, вытеснил холодный воздух к северу и установил прекрасную погоду: ярчайшее солнце, ни капли дождя и испепеляющая по меркам ледникового периода жарища — двадцать градусов Цельсия в разгар дня.
Таяние снегов временно превратило холмистую тундростепь в одно сплошное болото, пришлось ждать, когда почва подсохнет. Пейзаж менялся на глазах: угрюмые сероватые возвышенности с полосками темной хвойной зелени поначалу стали желтовато-бурыми, в цвет прошлогодней травы, появились редкие изумрудные пятна, а спустя всего четыре дня обское приречье расцвело всеми цветами радуги — золотой, лиловый, нежно-голубой, карминово-красный. Цветочный океан, сочные радостные краски с картин ранних импрессионистов.
